Федор нахмурился.

– Да, – помолчав, нехотя ответил он.

– А она тебе сразу позвонила, как узнала?

– Так мы вместе в этот момент были. В кафе сидели. Ей и позвонили. – Было очевидно, что для него это неприятные воспоминания, но он продолжил: – Я после звонка спросил, что случилось. Тут Лена и рассказала про любовницу…

– А ты не спросил, кто ей звонил? – осторожно уточнил я.

– Она не сказала. – Он пожал плечами. – То есть сказала «неважно кто». Я тогда предположил, что ей просто наврали, а она и поверила. Но Лена сказала, что все это правда. И что она уже подозревала.

– А дальше что вы делали?

– Погуляли, – спокойно ответил Федор. – Погода хорошая была. И я собрался отвезти ее домой, как вдруг она попросила подбросить ее до больницы.

– Это во сколько примерно было? – спросил я.

– Я не помню, уже поздно вечером. – Федор покачал головой. – Мы заехали на территорию, у меня же пропуск есть, я не сдал, когда увольнялся. Лена хотела идти в реанимацию, чтобы поговорить с Сергеем, но потом одумалась. Пришла в себя. Он же все-таки больной… Был.

– И что было потом?

– Да ничего. Сидели в машине, разговаривали. А потом я отвез ее домой и поехал к себе. А утром ей позвонили и сказали, что Сергей…

– То есть вы вообще в корпус не входили? – Я внимательно смотрел на своего приятеля. Как там у Шекспира?.. «Лживое лицо скроет все, что задумало коварное сердце». А у Федора лицо было открытое и честное. Так что я снова был уверен, что он не врал. А это означало, что Строганов ошибается! И насчет Елены, и, что для меня было значительно важнее, насчет Федора.

– В корпус? Нет, – уверенно ответил он, мотнув головой, затем прищурился и удивленно спросил: – А с чего это ты…

– Спасибо за кофе, Склифосовский! Очень вкусный! – Я хлопнул приятеля по плечу. – У вас тут что, кофемашина в ординаторской?

– Нет, автоматы. Бесплатные. – Он заулыбался, видя, что я пришел в себя и готов к работе.

– Я такое только в Швеции видел! Ну что, руки привязывать тебе будем? – отпустил я «реанимационную» шутку.

– И ноги. Только катетер не вставляй… – усмехнулся Федор и протянул мне фирменный пакет с медицинской формой. – Если понравится, забирай себе на работу.

Я переоделся в бирюзового цвета и приятный на ощупь хирургический костюм, и мы отправились принимать участие в научных экспериментах.

Привычная рабочая обстановка заставила отвлечься от мыслей про Строганова с Громовым, про сбежавшего Черняева и про побежденного охранника у лифта.

Бестеневая лампа уже горела, и помещение для исследований сверкало, как операционная. Я подошел к функциональному столу, осмотрелся и присвистнул: такую аппаратуру я видел или на картинках, или на выставках «Медицина будущего»: наркозный аппарат «Drager», дополнительный кардиомонитор, новехонький аспиратор, дефибриллятор, столик с интубационным набором, с блестящими клинками, эндотрахеальными трубками и лицевыми масками. А еще мобильный компьютерный томограф и какой-то фантастический аппарат для снятия ЭЭГ! Назначение остальных приборов мне было вообще неизвестно. Сотрудники, все в белоснежных халатах, сновали туда-сюда, но совершенно без суеты. Стремительно вошел Зволдин. Поприветствовав всех, он кратко описал ход эксперимента. Оказалось, что он умеет говорить просто, по-деловому, без своего обычного хвастовства.

– Мы вводим препарат, – говорил он, обращаясь лично ко мне, – и параллельно воздействуем электроимпульсами определенной частоты на определенный участок головного мозга. Это целиком наша разработка, которую мы собираемся запатентовать. Эффект колоссальный. Без преувеличения, – добавил он.

– А наркоз для чего? – поинтересовался я.

– Выключить сознание, чтобы разобщить взаимодействие коры и подкорковых структур.

– Испытываете тот препарат, про который вы нам рассказывали? – уточнил я.

– Нет, нет. Другой. Мы его сами создали и еще даже названия ему не дали, – пояснил Зволдин. – Два года назад, работа только началась, мы использовали его изомер. И получили как слабый положительный эффект, так и любопытный побочный. Мы на крысах начинали, потом на собаках…

Я насторожился.

– Если интересно, могу в двух словах…

– Очень интересно! – искренне заинтересовался я.

– У крыс все было нормально. А вот у собак… – Зволдин знаком велел сотруднику сесть за прибор. – Так вот, ноотропный эффект проявился в том, что собаки легче поддавались дрессировке, могли различать эмоции людей, их мимику, например, отличали агрессию от страха.

Я вспомнил, как псы напали на Арсения, но не тронули меня!

– Обоняние у них превосходило контрольную группу, – продолжал он. – Но и побочные эффекты были довольно интересные. Например, нейропатия. При попадании воды на шерсть они испытывали выраженный дискомфорт.

Вот оно в чем дело, сообразил я. Это не бешенство, да и не невроз, конечно. Лесные псы, с которыми мы свели знакомство, участвовали в экспериментах Зволдина. Интересно, они сами сбежали или их выбросили за ненадобностью? Мне стало жалко несчастных животных. Осень дождливая…

– А всех делов-то было – создать зеркальный изомер молекулы! Что мы и сделали. И побочных эффектов никаких. Ну что, готов? – обратился Зволдин к Склифосовскому.

– Поехали, – улыбнулся Федор. Он лежал на операционном столе, анестезистка уже поставила капельницу и выжидательно смотрела на меня.

– Десять минут, полет нормальный, – пробормотал я, наблюдая за показателями на мониторе. И прибавил: – Тьфу, тьфу, тьфу!

Все исследователи были при деле. Кто-то снимал показания с приборов, кто-то воздействовал током на голову Федора, и даже Зволдин поучаствовал в общей работе, собственноручно поправив электрод на голове испытуемого. Словом, ничего внештатного не происходило. Я немного расслабился. Через двадцать минут исследование было закончено, и мы прекратили вводить пропофол. Тут-то Федор и выдал тахикардию.

– Доктор, пульс девяносто, – обратила мое внимание медсестра.

– Вижу. И давление поднимается… – с тревогой добавил я, взглянув на монитор.

У Федора появился тремор в руках, затем он весь задрожал, глазные яблоки задвигались под опущенными веками, как при кошмарных сновидениях, и дыхание резко участилось.

Я даже на мгновение занервничал, но выбор лекарств был большой, анестезистка опытная, и мы быстро погасили все нежелательные реакции, появившиеся при пробуждении.

Федор приоткрыл глаза, обвел нас сонным взглядом, узнал меня и попытался улыбнуться.

Мы снова вдвоем сидели в кабинете Федора. Я пил кофе с печеньем и джемом, а мой коллега полулежал на диване. Это я ему приказал. Что-то не нравился мне его вид, хотя Склифосовский утверждал, что все отлично.

– Помнишь анекдот про хирурга и анестезиолога? – болтал я, присматриваясь к своему пациенту. – Самое опасное, когда на дежурстве хирург подходит и говорит: «Тебе ничего не придется делать, просто постоять и посмотреть».

– Да, – слабо усмехнулся Федор. – Помню.

– Слушай, ты мне не нравишься! – напрямую заявил я.

– Старик, правда, я в норме. Ты не волнуйся, ты все правильно сделал. – Федор осторожно встал и начал прохаживаться по кабинету. Поскольку помещение было небольшое, то получалось три шага в одну сторону и три шага обратно.

– Да? – засомневался я. – Тогда в следующий раз усыпляй себя сам.

– Да все ничего, – стал убеждать меня Федор. – Тяжело в лечении, легко в гробу! Слушай, я за кофе схожу? И коньячку бы выпил. Ты как?

– Даже не думай, – пресек я его желания.

– Тогда хоть воды. – И он достал из-под стола пластиковую бутылку… «АкваПанна»!

– А откуда у тебя такая водичка? – как можно безразличнее спросил я, хотя мой пульс тоже приблизился к девяносто ударам в минуту.

– Это Зволдин пьет, – усмехнулся Федор, наливая себе и мне в стаканы питьевую воду из Италии. – Он утром ее принес в операционную, а забрать забыл. Я и взял себе. Угощайся!

Я вспомнил мартини Яблочкова, кока-колу, выпитую мной в реанимации, и внутренне содрогнулся. Но Федор ни о чем таком не думал, а просто пил.

– Спасибо тебе еще раз, – сказал он и уселся на диван. – Тебе заплатят… Да-да! Не отказывайся. Причем наличными, в конверте. Но я тебе хочу кое-что рассказать. А то будешь еще думать, что «плохой» наркоз дал, – усмехнулся он. – Короче. Все, кто испытывал на себе эту методику, ну, в смысле препарат плюс транскраниальное электровоздействие, отмечают интересный момент. Когда заканчивается действие наркоза, всем снится один и тот же сон. Все его запоминают. Он очень короткий, всего пара минут, но субъективное ощущение у всех разное: кому-то кажется, что он спит несколько минут, а кому-то – что несколько часов…

Я внимательно слушал.

– Ощущение, что ты сидишь в темном помещении типа подвала, – продолжал рассказывать Федор. – Наверху, где-то на уровне человеческого роста, небольшое окно. Оно закрыто. Но через него видна улица. Там даже не светло, – Федор подбирал слова, – скорее как-то серо. И тихо. И видно, если присмотреться, как падает снег. Редкий. Медленно…

– А что чувствуешь при этом? Страх? – Я вспомнил, что Федор выглядел, словно видел во сне кошмар.

– Да нет, – чуть подумав, ответил он. – Скорее тоску. Но некоторым страшновато. Вроде бы ничего такого в этом нет. Стереотипная картина.

– Ну да, – подтвердил я, –