Саввеповезло, когдаот драгоценностейАдели осталисьтолько воспоминания,когда из всехсокровищ надне истрепаннойдорожной сумкиуцелели лишькартины Амедеода пара егособственныхработ, он нашелтех, кого искал,—единомышленников!

Наполовинусодраннаяшпаной афишазвала на художественнуювыставку. АссоциацияхудожниковреволюционнойРоссии! Господи,какое дикое,какое претенциозноеназвание! ВПариже он привыкк изяществуформ и простотеизложения, ноМосква —это,увы, не Париж.К черту революциюи к черту Россию!Он идет на выставкуХУДОЖНИКОВ!Он идет на встречус судьбой!

Тавыставка ивправду сталадля Саввысудьбоносной.На ней он, последовательи истовый поклонникабстракционизма,понял, какихбогов отнынеследует восхвалятьи какие картиныписать, чтобывыжить.

Реализм!А еще лучшегероическийреализм! Вотего новая религия.И пусть душапротивитсяи рвется обратнов мир текучихобразов и размытыхлиний, он справится.Ему бы тольконайти своюмузу…

СвоюКаллиопу [8]Савванашел по голосу— сильному,глубокому,заставляющемузабыть все насвете. Из распахнутогоокошка лилосьчарующее контральто:

Толькораз бывают вжизни встречи,

Толькораз судьбоюрвется нить,

Толькораз нам в жизнисуждено страдать,

Верить,желать и ждать...

Всеэто: и томныйавгустовскийвечер, и дивныйголос неведомойпевицы, и совпавшиес его больющемящие строки— всколыхнулов полумертвойдуше Саввычто-то оченьглубинное,давно забытое.Он влюбилсяв голос, еще невидя его хозяйку.Он готов быллюбить ее всякую:больную, хромую,рябую, но чувствовал,что его музаокажется настоящейкрасавицей.

Августовскаяночь наступилабыстро. Закатноесолнце позолотилокрыши домови нырнуло впереулок, аСавва продолжалстоять у распахнутогонастежь окошка,не обращаявнимания нина наползающуюот реки сырость,ни на тонкийписк озверевшихкомаров. Онждал, когдаФортуна сноваявит ему своерасположение.

Занавескана заветномокошке качнуласьв тот самыймомент, когдаСавва, чертыхнувшись,прихлопнулсамого наглогои ненасытногокомара, и наподоконниклегла женскаярука.

— Ичто это вы тутстоите? —В чарующемголосе —любопытствои лишь самуюмалость страх.— Ждете кого-то?

— Жду.Я жду вас...

Егомуза не былапохожа на тех,прежних. Зрелаякрасота, рубенсовскиеформы, золотовеснушек, россыпьне убранныхв косу пшеничныхволос. Опыт исила сорокалетнейженщины.

Еезвали ПрасковьяПирогова. дваждывдовая, но непотерявшаявкус к жизни,в свои сорокеще весьмаинтересная,безо всякоймужской поддержкиловко управляющаясяс двумя весьмаприбыльнымимагазинами.Нэпманша,представительницатой социальнойпрослойки, ккоторой простойлюд испытываетодновременнои презрение,и зависть. Хозяйкаостровка спокойствияв бушующемвокруг безумномморе.

О,что же это былоза счастье —сновапочувствоватьдавно забытое,почти утраченное!Вдохновениеистовое, ненасытное,лишающее снаи спокойствия.

Прасковья,с ее славянскойкрасотой ибогатствомформ, на картинахполучаласьнастоящейбогиней. И натех, которыеСавва показывалтоварищам-ахрровцам,и на тех, которыене видел никто,кроме него иего музы. Напервых Прасковьябыла строгаи сосредоточенна,совершенноне идущую ейпролетарскуюкумачовуюкосынку поправлялажестом решительным,отвергающимдаже намек наженственность.На вторых изодежды на Прасковьеоставаласьлишь подареннаяСаввой шелковаяшаль цветаберлинскойлазури, и лишеннаяпола грознаявоительницапо мановениюкисти превращаласьв роковуюобольстительницу.Первые картиныделали СаввеСтрельниковуимя и репутациюреволюционногохудожника,вторые грелидушу и возвращалив то беззаботноепрошлое, когдаон был вечноголоден, но могтворить исключительнопо зову сердца.

Онипоженилисьв феврале. Прасковьяжелала венчаться,но Савва отказался,так же как отказалсяот пышногопразднованияв одном из модныхмосковскихресторанов.Ветры перемен,казалось, усмирилисвою силу, ноособенным даромон уже чувствовал,что очень скорозатишье кончитсяи начнетсяновая буря. Такзачем же дразнитьгусей, демонстрироватьнедружественномумиру свои богатства?!Это как дорогаяшелковая шаль,обвивающаяпышные бедраего ненагляднойКаллиопы, этото, что нельзяпоказыватьбольше никому.Прасковья, укоторой, кромедара быть музей,не имелосьбольше никакихдругих даров,обиделась, ногоревала недолго.Она была дивной— егомуза, она неумела долгогоревать.

*****

Надвазочкойс вишневымвареньем сделовитымжужжаниемкружили осы.Ната любилавишневое вареньес детства. Воттакоесладкое-сладкое,непременнос косточками.Зинаида сначалавозмущалась—чтоэто за вареньетакое с косточками?!— нопотом смириласьи специальнодляНатыварила вишнюотдельно.

Замесяц, прошедшийс той памятнойгрозовой ночи,в размереннойжизни поместья,казалось, ничегоне изменилось,но Ната знала:этот умиротворяющий,убаюкивающийпокой —всеголишь затишьеперед бурей.По ночам ей всечащеи чаще снилиськошмары, в нихона то убиваласама, то становиласьжертвой убийства.Сны не пугали,не в ее правилахбояться неизбежного,она хотеларазобраться!Хотела лицомк лицу встретитьсяс тем, кто снеспешнымсадизмом ломалее жизнь.

Тотмальчик, Крысолов,сказал, что впоместье чисто.Ната хотелаверить, но немогла. Страх,привычный,растворившийсяв крови, ужедавным-давновытравил изсердца веру.Никому нельзядоверять —вот девиз,благодарякоторому онадо сих пор жива.Времени остаетсямало,инужнораспорядитьсяим с умом. Онане последуетсовету Крысолова,она поступитиначе —заставитэтого самоуверенногомальчишкувступить вигру. Пустьдаже это случитсянесейчас, а послеее смерти...

Ион вступит! Вэтом нет никакогосомнения. Мотивация— такоеудивительноеслово! Ей естьчем замотивироватьКрысолова, естьчто предложитьв обменнаего услугу.Наверное, этобудет интересно,можеттак статься,этоокажетсяболезненнодля многих,если не длявсех, но онадобьется правды.Жаль только,что увидетьразвязкуей уженедоведется.Очень жаль...

—Хозяйка?Аким зашел вгостиную незаметно.Несмотря напреклонныегоды, походкау него былапо-кошачьимягкая. — Хозяйка,ты должна этоувидеть.

Онсмотрел на неесверху вниз,щурился, словноот яркого солнца,но даже сквозьэтот прищурНата виделатревогу.

— Чтоеще? — Рука помимоволи потянуласьк портсигару.