вновь. Ниджай напомнил, что она не одна, и, крепко сжав в своих объятиях, подарил спокойствие, в котором она так нуждалась. Ей хотелось остаться рядом и, сидя всю ночь на земле, любоваться звездами. Они смогли ненадолго отвлечься и вспомнить Хикаро, который отругал бы их за безрассудство, но похвалил бы за стремления и новый, проложенный ими самими путь. Той ночью Юри опять стала счастливой, стоило шершавой ладони Соно коснуться ее рук. Он гладил и обнимал ее, как только с ее лица уходила улыбка. Но этого всего казалось мало. Юри так и не узнала его план, теряя желание рассказать о своем. Уставшие и измотанные, они быстро уснули, и Юри увидела сон, который впервые не смогла истолковать.

Не верь тому, что видишь ты.

Пусть распускаются цветы,

Что ядом пчел опылены

И тьмой густой окутаны.

Всему придет конец, мой друг.

Любовь страданьем станет вдруг,

А тот, кто приласкал бутон,

Падет от нежных теплых рук.

Свет станет тьмой, и злом, и болью.

И как бы было нелегко,

Ты не смотри в глаза изгою,

Что раньше был нужней всего.

Приняв объятья пустоты,

Пройдет вся боль, уйдут мечты.

Не верь тому, что видишь ты,

Пусть увядают все цветы.

Мужской низкий, хриплый голос пел ей, пока она стояла, окруженная темнотой. Едкий запах цветов, который заполнил Эверок, смешался с кровью. Юри кричала, звала того, кто пел, просила выйти, забыв о том, что во снах никто и никогда ее не слышит.

– Кто ты и чего хочешь от меня? – Она не сдавалась. – Ты… Ты смерть?

Пение прекратилось, не оставив за собой даже эха. Воздух вокруг будто начал сжиматься. Темнота стала давить еще сильнее, пока рядом не раздался шепот:

– Не верь тому, что видишь ты…

Юри обернулась и взглядом столкнулась с налитыми кровью глазами, уставившимися прямо на нее.

– Ты не смотри в глаза изгою.

Сиаф закричала от страха, который сковал ее трясущееся тело. Певшее ей существо, не моргая, злобно смотрело, медленно приближаясь.

– Уходи! – заливаясь слезами, молила она. – Уйди сейчас же!

Юриэль боялась отвести взгляд, потерять существо во тьме, в которой она безоружна. Сиаф задыхалась, ее руки дрожали, а голова болела от громкого пения. Она шла спиной и, запутавшись в собственных ногах, упала, больно ударившись локтями. Одежда сразу намокла, а белая вспышка осветила темноту. Юри ослепило, но, щурясь, она увидела кровь. Лужа, залившая пол, ручейком тянулась от тела девушки с длинными волосами и белой, как у трупа, кожей. Она держалась за рану в животе. Сиаф вскочила с пола и отбежала подальше от тела, пропахшего смертью.

– Пусть увядают все цветы, – несся за ней мужской голос.

И лишь лай собак разбудил Юриэль.

Она не рассказала об этом Соно. Все никак не могла выбрать подходящий момент, да и разобраться во всем хотела сама, понять, кто мучает ее во снах и путает еще сильнее. Эвон пообещал отвести ее к старой провидице, которая поможет обуздать проклятый дар, и каждый раз эти мысли заставляли ее торопиться в Рокрэйн.

Глубокая ночь холодным воздухом осела в легких. Юриэль мысленно похвалила себя за то, что заставила всех надеть меховые накидки и жилетки. Телега приближалась к высокой, заснеженной Рэкенской горе. Юри почувствовала себя крошечной рядом с каменной глыбой, которая прятала за собой целую страну. На этой горе не было деревьев, тропинок и людей, поднимавшихся на вершину. Лишь огромные белые шапки и птицы, кружившие над ними. Юри знала, что в Рокрэйн нельзя попасть ни с одной из его сторон. Единственный вход располагался в пещере и выводил прямо в руки святому олхи. Сиаф не верила в эти слухи и знала, что когда увидит все своими глазами, то разрушит очередную легенду.

Рассвет медленно подкрадывался, лаская пробивающимися лучами лица. Подскакивая на кочках, беглецы ехали в трясущейся телеге. Юта, знающая только северный язык, напевала мелодию, которую иногда подхватывал травник. Юри иногда не понимала, о чем они говорили, но, заметив ее интерес, Эвон любезно переводил ей их диалог.

– Я спросил ее о том, что изменилось в Рокрэйне, – произнес он. – Она сказала, что льды медленно тают. Скоро они треснут, и я буду тем, кто расколет многовековые глыбы. – Эвон задумался. – Звучит красиво, что бы это ни значило.

– Йа, йа, – будто понимая их, поддакивала Юта.

Эвон вновь заговорил с ней на северном языке и после долгого общения наконец-то перевел все Юри.

– В пабе Юта сказала, что она была мечницей моего брата. Обычно такие люди посвящают свою жизнь королям и принцам, но она ушла. Мне стало интересно почему.

– И почему же? – заинтересовалась сиаф.

– «Он хороший ученик и хороший будущий правитель. Я дала ему все, что могла, и взамен попросила свободы. Мне было тяжело смотреть на то, как с ним обходится отец и как каждый день он страдает от бремени, свалившегося на его плечи, поэтому я сдалась. И ушла», – процитировал Эвон.

– Твой брат поступил правильно, раз смог отпустить ее. Он добрый человек.

Травник тяжело вздохнул и размял затекшие пальцы. Кажется, он был с ней не согласен.

– А как она попала на Схиалу? – решила продолжить разговор Юри.

Эвон сразу же перевел вопрос для Юты.

Сиафу начинало казаться, что она стала понимать северный язык. Но когда Юта вновь быстро на нем заговорила, Юри потеряла интерес к его изучению. Эти шипящие и кряхтящие звуки ей, очевидно, неподвластны. Северный язык совсем не похож на тот, на котором говорят все страны, кроме Рокрэйна. У него свои законы, и он явно не желал равняться на других.

– Она захотела отправиться на остров сама, чтобы узнать, правда ли он такой, как о нем рассказывают, но пираты захватили ее лодку. Юта стала их пленницей. А позже ее купили на аукционе и увезли в Свесу. Туда, где мы ее и встретили.

Дождавшись, когда Эвон замолчит, Юта быстро добавила что-то еще, и Эвон вновь перевел:

– Говорит, что ей повезло. Она нашла новую семью – людей, которых полюбила как родных. Та бабушка стала для нее мамой, а Илина – сестрой.

– Я рада, что у Юты все сложилось хорошо. Она заслужила счастливую жизнь.

Эвон передал эти слова, и Юта, улыбнувшись, повернулась к Юри. Если бы не поводья, она наверняка обняла бы сиафа и получила бы объятия в ответ.

По усыпанной кочками дороге Юта везла их к Рэкенской горе. Давно уснувшая Далия качалась из стороны в сторону. Соно иногда открывал глаза, проверяя, все ли в порядке. Юри попыталась отдохнуть, но из-за тряски ее сильно тошнило, и если она переставала смотреть на дорогу, то становилось хуже. Хоть немного, но она все же смогла вздремнуть, а очнувшись, увидела так и не ложившегося Эвона. Он был встревожен, постоянно оборачивался, выискивая кого-то на дороге, и всматривался в Большой лес. Нервно напевая, он стучал ногой в такт и щелкал пальцами на припеве.

– Что-то случилось?

Уснувшая на скамейке Далия заерзала, стоило Юри заговорить чуть громче.

– Нет. Все хорошо. – Эвон явно не хотел продолжать беседу.

– Говори, травник. – Соно тоже интересовало, что так сильно тревожит его.

– Все хорошо.

Юри вздернула бровь, а ниджай молча наклонил голову, изучая его лицо. Эвон не выдержал давящей тишины и требовательных взглядов.

– Да уж… В допросе людей вы мастера своего дела. Этому учат в клане? Почему вы ведете себя одинаково?

– Отвечай.

– Вы убьете меня, если скажу. Будете злиться из-за того, что не поделился этим сразу. А я хотел, просто решил промолчать. Сейчас уже думаю, что зря тянул. Но я же знаю вас: мы бы так и не уехали из той таверны.

– Эвон, – прервал Соно его бессвязную речь.

– Кажется, я видел Куана.

– Что? – Юри своим криком разбудила Далию. – И ты промолчал?

– Вот! Я