план и искать выгоду, ради которой может им помочь.

Устроившись в стойле в полумраке, беглецы наконец смогли расслабиться. Сейчас им ничего не угрожало, а значит, можно было отдохнуть после тяжелой дороги.

– Соно, а какой у нас план? – Эвон понял, что за все время они ни разу не говорили об этом.

Ниджай сидел в соседнем пустующем стойле.

– Я сделаю вид, что не слышал этого, травник.

– У вас нет плана? – подала откуда-то издалека голос Юри.

– С тобой все хорошо? – Соно забеспокоился. – Тебе не сделали больно? Ты согрелась? Сильно голодна?

– Все в порядке, Соно. – Юри была на другом конце конюшни, и из-за этого ей приходилось кричать. – Далия рядом со мной. Она все еще не пришла в себя, но дышит ровно. Попробую ее разбудить.

Она замолчала, но через секунду продолжила:

– А нас будут кормить?

– Будут, мышонок! – крикнул ей в ответ Эвон, и она замолчала, кажется занявшись принцессой.

– Так что там с планом, травник?

Эвон чувствовал осуждающий взгляд Соно даже через изгородь.

– Я думал, что мы придумаем его вместе. Твоя рассудительность, моя смекалка. Я умею торговаться, ты умеешь… Настаивать.

Соно лишь тяжело вздохнул:

– Мне нужно время, травник.

– Тогда я пока подумаю один.

Они погрузились в тишину, которую иногда своим фырканьем нарушали лошади. Позже аха принес им еду. Другие воины развязали им руки и, пристально следя, ждали, когда они окончат трапезу. Остатки горячей жареной свинины и хонг в бештете[19] были приятными, но не такими пряными, как в таверне у Илины. Эвон вспомнил вкус из детства, горький и кислый, – он был похож на вкус настойки, которой на Севере поили даже малышей. Аха ушли, забрав тарелки и привязав руки беглецов к балке. Пленники остались в темноте.

Юри сумела разбудить Далию, которая теперь громко кашляла, замерзнув в пути. Ее еще потряхивало, но после крепкого алкоголя принцессе, кажется, полегчало. Крикнув, что согрелась, Далия уснула. Соно долго ерзал на сене, но все-таки уснул. Эвон лежал в темноте и рассматривал свет, который проникал внутрь сквозь треугольные окна под высокой крышей. Сердце не унималось, пронзая ударами не только грудную клетку, но и виски. Он снова тут. Он вернулся в место, которое хотел назвать домом, к людям, которых хотел назвать семьей. Только слова будто замерзали в горле. Сено кололо кожу, но запах высушенной травы успокаивал, и, пытаясь заглушить мысли, Эвон постарался уснуть.

– Сыночек, вот ты где.

Мама. Голос мамы, который Эвон уже успел забыть.

– Скорей, ситэ[20]. Иди ко мне.

Она села рядом с ним, и ее теплые руки коснулись его щек. Мама притянула его к себе, нежно обняв. Эвон уткнулся носом в ее шею и впился руками в вязаный кафтан. От нее пахло домом. Местом, где он был в безопасности. Смесь сладкого аромата кожи, пирогов и сена. Мама часто пропадала на конюшнях, ухаживая за лошадьми, которых так сильно любила, а после заходила к кухаркам, чтобы порадовать детей вкусным хлебом. Как Эвон мог забыть? Ведь все вокруг ему напоминало о ней. Сухоцветы на потолке в его комнате, рыбные пироги из любимой пекарни. Это все она. Она была с ним рядом даже там, на Схиале.

– Мама, – Эвон прижался к ней сильнее. – Я так скучаю!

– Я всегда с тобой, мое ситэ.

Она гладила его по волосам и крепко обнимала в ответ, покачиваясь, будто баюкала ребенка перед сном. Ее кудрявые золотые волосы падали ему на лицо. Непослушные пряди выбивались из тонких косичек, щекоча лоб Эвона. По телу пробегали мурашки. Он боялся, что каждое ее движение станет последним и она вновь исчезнет, уйдет, как тогда. И он останется один.

– Мне не хватает тебя, – голос Эвона дрогнул. – Я… Я так и не успел перед тобой извиниться.

– За что, сынок? Ты ни в чем не виноват. – Мама попыталась посмотреть ему в глаза, но тот сильнее сжал ее, прячась в объятиях.

– Виноват. В том, что произошло, виноват только я! Прости меня, мама. Умоляю, прости. – Каждое слово давалось ему с трудом.

– Не плачь, ситэ. Улыбайся, пожалуйста, улыбайся, сынок.

Эвон глотал слезы, стараясь не дышать, чтобы хоть так сдержать вырывающийся из горла отчаянный крик.

– А сейчас пойдем, – сказала она.

– Куда?

Наконец Эвон отстранился и взглянул в глаза матери. Голубые, будто ясное небо, добрые и озорные, с морщинками, которые на ее лице оставила улыбка. Он помнил ее смех, заражающий любовью все вокруг.

– Нам нужно найти Ранви, мое ситэ, – сказала она и, стоило Эвону выпустить ее из объятий, растворилась в ярком свете.

– Нет, мама… Нет!

Эвон вскочил с сена, громко дыша. Щеки были мокрыми от слез, а руки тянулись к ней. Темноте, что заменила солнце. Это был сон. Проклятый сон. Упав обратно на сено, Эвон вытер рукавом глаза. Он хотел поскорее задремать, чтобы вновь увидеть маму. Но, кажется, не только его этой ночью мучили кошмары. Там, в конце конюшни, в одном из стойл плакала Юри.

– Все хорошо, мышонок, – шептал он, но, похоже, успокаивал себя, а не ее. – Ты не одна. И я не один.

Утром аха принес им новую порцию еды: ячменную кашу и козье молоко. Он сказал, что вернется за ними, когда старший сын короля освободится, и удалился, забрав посуду.

– Травник, ты придумал план? – спросил Соно.

Эвону очень хотелось ответить, что он всю ночь провел в размышлениях и сейчас предложит сотню идей, но он не мог. Всю ночь он вспоминал маму, и даже сейчас ее образ не выходил из головы. Он представлял ее в этих конюшнях. Видел, как она чистит гривы лошадям, подливает им воду и гладит по носу.

– Травник, – не унимался ниджай.

– Нет. А ты? – Эвон побоялся услышать ответ, который унизил бы его.

– Нет.

Травник облегченно выдохнул, но чувство вины никуда не ушло.

– План? Вы говорите о плане? – Голос Далии стал хриплым. Все-таки заболела. – Я кое-что придумала. Доверьтесь мне.

Глава 18. Далия

Будущая королева Эверока лежала на сене и, пытаясь согреться, зарывалась в опилки. Связанные руки затекли, и, как бы Далия ни старалась расслабиться, привязанная к стойлу веревка каждый раз больнее стягивала кисти. В горле свербело, хотелось откашляться, но принцесса боялась всех разбудить. Северный морозный ветер завывал под крышей, нарушая тишину и заглушая плач Юри. Далия тоже боялась, но старалась сдерживать слезы. Ей надоело быть слабой, завтра утром она все изменит.

Родители учили Далию оставаться сильной, и, помолившись святой Эвер, она понадеялась, что они не видят ее позора. Она ослушалась их и поддалась чувствам. Отец был справедливым, но суровым правителем, и сейчас она собиралась взять с него пример. Она будущая королева, и только она может спасти свою страну. Далия плохо спала этой ночью, обдумывая план. Она искала пути, пытаясь понять, как заинтересовать Атерная. Но каждую мысль в голове останавливал Юстин. Он ловил ее и, сминая, будто бумагу, выкидывал.

«Я со всем разберусь, моя принцесса», – говорил он.

Раньше она всегда могла положиться на Юстина и, доверившись ему, знать, что он выполнит любой ее приказ. Он был ее стеной и защитой, верным другом и любовником. Но никак не предателем и убийцей. Этой ночью принцесса старалась выкинуть хорошие воспоминания, связанные с ним, пыталась возненавидеть его и, проклиная, силилась уснуть. Но вместо плана мести ей снились касания Юстина, его поцелуи и слова любви.

– Со мной идти один принцеша. – Утром аха вернулся, чтобы забрать Далию.

Он развязал ей руки. На запястьях остались следы от туго затянутых веревок. Далия размяла затекшие пальцы и погладила ладони, кожа на которых больше не была такой нежной, как раньше.

– Идти и молчать. – Воин взял принцессу за локоть. – Рядом быть и нешт уходить.

– Было бы куда бежать, –