– Я кину тебя в темницу на вершине Рэкенской горы, чужак. – Атернай схватил катану Соно, но лезвие не ранило его из-за толщины перчаток, скрывающих руки. – Мы не живем по арасийским законам, и тебе здесь не рады. Никому из вас. Убери свой меч, и, так и быть, я не вспорю тебе живот.

– Очень дружелюбно, – пробубнила Юри.

– Вы хотите говорить с королем, но будете говорить со мной.

– Где… – Эвон хотел сказать «отец», но нет, Атернай прав, у него нет семьи. – Где Олафур Скаль?

– Не твое дело, фур. – Старший брат обратился к своим войнам: – Нершт хи[16].

Те спрыгнули с лошадей, отвязывая цепи со своих поясов.

– Что вы делаете? – испугалась Далия. – Эвон, останови их!

Но он не мог. Никогда не мог противостоять власти Атерная и Олафура. Он знал, что проще сдаться сразу. Так будет лучше для всех. Эвон протянул руки вперед, и холодный, обжигающий металл до боли сжал их. Травник кивнул принцессе, улыбнулся Юри и молча обменялся взглядами с Соно. Кажется, они доверяли ему, потому что сдались так же легко, как и он.

– Если ты пленник в своем доме, то кто мы? – прошептала Юриэль. – Мы будем в безопасности?

– Если бы я знал, мышонок. Если бы я знал.

Воины на лошадях ехали впереди и, подтягивая за цепи пленников, поднимались по горе. Эвон помнил путь, по которому сбегал, боясь оглянуться. Эту темную пещеру с зажженными факелами на стенах. Эхо шагов и свист ветра в щелях. Воспоминания будили в Эвоне необъяснимое ужасное чувство: его тошнило от картинок в голове, тревога овладевала телом. Поднимаясь выше, он думал, что обратного пути нет. Но он должен быть сильным, чтобы со всем покончить. Помочь принцессе и покинуть это место. Он вернется в «Блажь» и вновь забудется в распутстве.

Рокрэйн был невероятно красив. Снег, искрящийся на солнце, лежал на величественных горах, пики которых тонули в облаках. Наверху Рэкенской горы, там, где был единственный проход, их ждал мост. Пленники восторженно охнули, увидев его мощь и красоту. Статуя святого Рэя, огромная каменная глыба, сидела на коленях. Утопая во льдах и сугробах, олхи раскинул руки, держась за верхушки двух гор. Он склонил голову, будто повинуясь кому-то, и уставился глазами в землю. Его плечи и руки и были мостом, на который уже ступили путники.

– Это невероятно! – залепетала Юри. – Соно, ты же видишь это? Так красиво!

– Смотри под ноги, – ответил он.

Воин дернул его цепи – и ниджай зашипел. Он явно не привык кому-то подчиняться.

Атернай шел впереди. Его лошадь, вздернув голову, медленно шагала и вела за собой конвой. Ветра на этой высоте были настолько мощными, что сдували снег с плеч олхи. Лицо Эвона замерзло, а от горячего дыхания потрескались губы. Морозный воздух не давал вздохнуть, вонзая сотни игл в горло. Всё как раньше. Эвону не привыкать к этой суровой вечной зиме.

– Почему Рэй стоит на коленях? – Голос Далии дрожал то ли от страха, то ли от холода. Ее тонкая накидка совсем не согревала. – Он же святой. Он не должен преклоняться перед людьми.

– Расскажи своей принцессе сказку, фур. Это у тебя получается лучше всего, – отозвался Атернай.

Эвона задело бы это, если бы не было правдой, которая, кажется, впервые вырвалась изо рта брата. Легенды он любил еще с детства и, прячась в библиотеке от побоев, читал книги по целительству. Олафур запрещал сыну ходить туда: хотел, чтобы каждый синяк, порез и ссадина напоминали о совершенных ошибках и о неповиновении перед истинным сыном и наследником трона. В итоге Эвон научился всему сам и втайне от Олафура делал мази и настойки. Но лучше этого у Эвона получалось рассказывать легенды.

– Рэй был справедливым олхи. Был судьей для неверных и защитой для правых. Мудрый северный воин с закаленным духом, – он почти кричал, пытаясь перебить ветер. – Перед тем как покинуть наш мир, святой Рэй защитил нас, возведя великие горы. Отгородил от беды, что могла неожиданно нагрянуть, и от кары изгнанного олхи, который жаждал мести.

– И почему же он на коленях?

– Потому что совершил ошибку. Предал веру своего народа. Умоляя о прощении Всевидящего, он преклонился в надежде искупить свою вину.

Аха не позволил Далии задать еще один вопрос – дернул цепь, обвивающую ее хрупкие руки. Она упала. Обессиленная и замерзшая, принцесса потянулась к Эвону, и он помог ей подняться.

– Дай ей свой шарф, аха.

– Ты мне не приказать, – ответил воин и дернул Далию вновь.

– Потерпи, Дэл. – Эвон обнял ее за плечи и, не обращая внимания на натянувшуюся цепь, пошел рядом, пытаясь удержать и согреть.

– Будь рядом, прошу тебя, Эвон. Мне страшно.

Эти слова прозвучали так же, как в тот жаркий день на Схиале. Перед ним вновь стояла испуганная принцесса. Ее огромные голубые глаза смотрели прямо на него, моля не уходить.

– Я буду рядом, – успокоил Эвон Далию, обняв ее крепче.

Ночью они достигли Аскара, столицы Рокрэйна, бурно пирующей у Длинного дома. Кажется, город никогда не изменится. Суровые люди больше всего любили согреваться танцами и крепким алкоголем, который словно уже тек по их венам вместо крови. Но сил не было даже улыбнуться. Далия упала в обморок на полпути к Аскару и сейчас сидела, облокотившись на Атерная. Это злило Эвона. Он знал: брат любил отбирать все, что принадлежало ему, и принцесса не будет исключением. Юриэль заболтала одного из воинов, и тот вымолил у Атера посадить ее на коня. Она ехала позади, связанная и с закрытым тряпкой ртом. Соно шел рядом, контролируя ее и аха рядом с ней. Эвон, оглядываясь на них, надеялся, что Соно не наделает глупостей, хотя глубоко внутри мечтал: пусть ниджай перебьет всех, оставив его брата напоследок.

Верхний слой снега заледенел, превратившись в корку, которую сложно было сломать. Она острыми краями ранила и без того уставшие ноги. Тело не слушалось, и, заставляя себя двигаться дальше, Эвон шел рядом с братом, гремя металлической цепью. Стоило им ступить на освещенную тропу, вдоль которой стояли деревянные домики, как все рокрэйнцы оторвались от громких пений и бочек с хонгом[17]. Они встречали старшего сына Олафура и радовались его возвращению.

– Сэн конге! Сэн конге! – кричали они.

Но, завидев пленников, шедших рядом с ним, умолкали. Всматривались в Эвона, боясь произнести его имя. Думали, что обознались, и испуганно переглядывались.

– Что они говорят? – спросил Соно.

– Они молятся олхи в надежде, что это не я. Хотят, чтобы ушел. Знают, что навлеку беду и гнев короля.

– Жалкие пугливые крысы, – процедил сквозь зубы ниджай.

– А это про меня только что сказал вон тот бородач, – пошутил травник.

Соно цокнул, но Эвон не мог иначе: его улыбка – его защита. Только так он справлялся со страхом, что пробуждался внутри.

– Рокрэйнцы винят меня в том, что я ушел и бросил семью.

– Они винят тебя в том, что ты не сделал этого раньше, фур. – Атернай кинул на него полный отвращения взгляд. – Помолись вместе с ними. Отец скоро вернется и, если ты к этому времени опять не сбежишь, убьет тебя.

– Тогда чем быстрее ты нам поможешь, тем лучше. Хватит хвастаться перед народом, веди нас в Мысленный зал, и мы обсудим план. У нас мало времени.

– Говорить я буду только с принцессой. Остальные мне не нужны.

Дернув поводья, Атернай подогнал лошадь, которая ускорила шаг, заставляя пленников бежать за ними.

В Аскарский дом они так и не попали. Атернай кинул их в хлеву с лошадьми, привязав к стойлам. Наверное, это лучшее, на что могли рассчитывать пленники. Конюшни были теплыми и ухоженными, а сено сейчас казалось мягче пуха и взбитой подушки.

– Аха, брайс интен еште![18] – скомандовал Атернай. – На сегодня у меня есть дела поважнее вас. Мои аха придут за вами завтра.

Эвон знал, что у брата нет других дел. Он не пирует вместе с народом, не танцует и не веселится. Никогда. И этот день не будет исключением. Атер ушел обдумывать