— Это вино делают из старых лоз, не менее восьми лет, и выдерживают в специальных бочках из французского дуба, — пояснил мне Александр с видом знатока.

— Неужели французский дуб отличается от нашего? — удивилась я.

— Ещё как! — улыбнулся он. — Как минимум, прононсом.

— Люблю всё французское, — заметила я. — Сыр, вино, фильмы и, конечно, слова. И музыку французскую люблю!

— Я тоже, — сказал Король Лев, довольный найденной внезапно точкой соприкосновения. — Люблю французское кино и вечера на Лазурном берегу. Запах Прованса, лавандовые поля и оливковые рощи вдоль трасс.

— Там вы тоже бывали? — спросила я.

— Любимое место для отпуска.

— А-а, — выдохнула я, решив не говорить, что единственное побережье, которое я видела, было Сочинским. Родители меня с собой не брали, а самостоятельные путешествия за рубеж пока не сложились. Мама, правда, намекала, что пригласит меня в Калифорнию. В поездку верилось с трудом, но загранпаспорт я сделала — чем чёрт не шутит! Поёт же она, блондинка, госпелы и негритянский джаз!

Вино было разлито по бокалам, Александр тоном искусителя добавил:

— Попробуйте, Марианна. Чувствуете оттенок паслёна и сафьяна, бархатистость тонов и привкус фиалки?

Мне было стыдно признаться, что от волнения я проглотила и ничего, кроме кислинки не почувствовала. Я смотрела на красивое лицо мужчины и не понимала, что я с ним делаю? Я же зареклась встречаться с только что разведёнными! И вообще разговаривать с обманщиками и манипуляторами? Я решила, что мне нужны только серьёзные отношения, а он сразу сказал: ни слова о серьёзном!

Почему же я осталась и позволила ему сидеть напротив с видом демона из какой-нибудь южной Италии, смаковать вино и рассказывать о нём целую поэму так, что я уже начинала ощущать послевкусие и фиалки, и паслёна, и даже сафьяна, хотя до этого момента думала, что сафьяновыми могут быть только сапожки в русских народных сказках.

Ах да! Я обещала ужин, чтобы спасти Валюху от наказания…

Именно! Мы только поедим, попьём вина и совсем немного поговорим.

С фразами о букетах французских вин его рука на скатерти оказалась непозволительно близко к моей. Лёгким фоном запели итальянцы о чём-то романтичном. И магнетический взгляд со сверкающими искорками не позволил мне убрать руку подальше. Касание пальцев, разливающееся по телу тепло, и я в ловушке.

Нет, надо заканчивать! Для смелости ещё бокал вина залпом. Голова закружилась. Ой, я же ничего не ела сегодня, кроме банана и кофе…

— Не торопитесь, Мари, — обволакивающе проговорил Александр, будто сам не торопился захватить мои пальцы своими. Будто от его лёгких прикосновений не вспыхивали россыпями фейерверки под моей кожей. Будто можно было спокойно ждать заказанного блюда и не думать… Нет! Я не буду думать о его губах! Они такие мягкие, красиво очерченные, идеальные, завораживающие…

— Невозможно понять истинный вкус вина, если не распробовать его медленно, уделяя внимание каждой ноте. — Он провел пальцем по моей ладони, оставляя след тепла.

— Вы всё любите делать медленно? — тихо спросила я.

Глаза в глаза, приглушённый свет огня в тени его ресниц.

— Только то, что требуется смаковать, — хрипло ответил Александр. — Отдавая дань уважения и любви…

— Любви? — удивилась я.

— Ни один шедевр не появляется на свет без любви. Ни это вино, ни полотна Леонардо, ни изобретения великих… Ни вы…

Я вспыхнула. Он улыбнулся, продолжая:

— То, что родилось с любовью, несет её огонь в себе, в самих атомах, в молекуле ДНК.

— Огонь — это не любовь, это страсть, — попыталась возразить я.

— Они всегда шагают рука об руку, — ответил Александр и слегка сжал мою. Присвоил, как узурпатор власть.

Я почувствовала, как жар заливает мои щёки и закручивается узлом в теле. Я отпрянула. Он отпустил. Я стянула шарф, отбросила его на свободный диванчик рядом. Меня однозначно лихорадит, хоть пей Фервекс… Не знаю, что со мной будет, если он продолжит так смотреть!

— Простите, мне нужно в дамскую комнату, — пробормотала я.

— Я вас провожу. Мне как раз надо руки помыть, — сказал он, словно боялся, что я вновь сбегу.

Александр встал, помог подняться и мне. И это новое касание, рука в руке, горячая ладонь на талии опьянили меня больше, чем вино из дубовых бочек.

Музыка сочилась из всех щелей, из-под потолка и из-за нахохлившейся чьим-то пальто вешалки, из-за бара. Романтика в незамысловатых аккордах просачивалась piano — тихо, на цыпочках со светом бра и свечей — с его парфюмом и шумом вновь припустившего на улице дождя прямо мне под кожу.

Официант показал нам, где «помыть руки», мы прошли по узкому коридору с тёмными стенами и тусклым фонарём, будто украденным из какого-то парка. Александр придержал передо мной дверь, обернулся. Рядом ни души!

Я не сделала ни шагу вперёд — к резным дверцам у противоположной стены с витиеватыми надписями и ручками в виде львов. Наверное, я плохо воспитана. Ведь папа всегда говорит, что так на мужчин смотреть нельзя.

Видимо, он был прав, потому что идеальный мужчина, знающий всё о винах, о лаванде и Средиземноморских курортах, шагнул ко мне. Обжёг дыханием ухо, щёку, притянул меня к себе и с безжалостной нежностью захватил мои губы. Кажется, мы оторвались от пола. Потому что и тут предательски парила под потолком романтическая музыка, и мыслей не было. Только он, жар и я, тающая, словно кусок сахара в крепком кофе… Магия! Ах…

Горячие, податливые, нежные, как цветочные лепестки, губы, и рассудок долой! Целоваться, как будто снова двадцать? Да! Раствориться в ощущениях и рвануть им навстречу. К чёрту предрассудки!

Я услышал шаги и очнулся. Чёрт, мы же в публичном месте. Я отстранился, увидев собственные хмельные глаза в зеркале. А затем взглянул в такие же рядом, удивлённо вспыхнувшие из-под только что распахнутых длинных ресниц.

— Давайте помоем руки? — спросил я, с сожалением разжимая объятия.

Вовремя. В незапертую дверь туалетных помещений кто-то заглянул…

* * *

Марианна сидела за столиком напротив, разрозовевшаяся, смущённая, но такая естественная! В её улыбке порхали ангелы и чертенята, в губах — невинность и соблазн. Не смотреть невозможно. Всё завораживает и манит. Хочется пробовать ещё и не останавливаться. Но пока в моём распоряжении игра теней и света на её лице. Поворот головы навстречу ливню за стеклом.

И фраза о дожде. А хочется продолжать целоваться до головокружения. Но я же не подросток…

Я подхватываю. Говорю о Лондоне. Хотя при чём тут вообще Лондон? Там смог и скука. Веками впитавшийся в серые камни туман в центре и ничем не отличающиеся от нашего Северного жилые массивы на окраине. Чопорность, уживающаяся с панками. Гордость королевских колонизаторов даже в лицах «понаехавших» чернокожих и мусульман. Свобода нравов и недостаток красивых женщин.