— Списали тебя, Старый, — повторил Витос который раз, — все списали. Я им говорил, подождите, вернётся. Не верили. Мужики добром вспоминали, не сердись на мужиков. Это вот эти только решили, что раз ты в космосе, можно свой блаткомитет строить.

«Эти» — шестеро приблатнённых, шпана из молодых бандитов — стояли у двери. Жались. А как не жаться? Покусились на власть воровскую на зоне при живом воре, да ещё каком, авторитете из авторитетов, отжать решили насущное. Моментом решили попользоваться. Да ещё и мужиков нескольких избили сильно, когда те заявили, что не было вестей от блатных, кто смотреть будет за зоной после Паши, да и сам Паша, может, ещё вернётся, потому, дескать, их блаткомитет не власть над людьми. Молчали и, хоть порвать могли Пашу с Витосом, которые сидели в каптёрке одни, не рвали. Знали, что за дверью — люди. Поняли наконец, в чём сила воровская: не в быках с заточками и не в прикентовке, что при смотрящем кормится, а в мужике. Если вор мужику защиту даёт, а мужик вора кормит, зона по понятиям стоит. Когда блатной начинает мужика обирать и объедать, тогда зону под себя менты прибирают и всем тогда беда, будет каторга жить по беспределу. Кровь тогда, каждый день кровь. Паша вспомнил Омск и Шральца. Поёжился.

— Что делать с вами, черти? — спросил негромко.

От сиплого его голоса блатные нервно задвигались. Всё было в этом голосе — и вековой холод острога, и сýдьбы, которые враз встали перед всеми шестью. И вот они ждут команды этого старого, такого худого и слабого человека — каждый из них мог убить его за несколько секунд — и такого сильного — по одному его слову их самих будут убивать долго, столько, сколько он скажет.

— Старый, не обессудь, бес попутал, — начал говорить старший и замолчал.

— Говори, не ссы в сапоги, — проговорил Паша. — Скажи для начала, кто ты есть теперь.

— Выходит, крыса, — пробормотал парень.

— Правильно говоришь, — ответил Паша. — И спрос с вас будет людской. Думали, вы сильные, когда людей стали тут ломать? Сами сейчас решите: или братве вас отдам, как крыс, или сами от людей отделитесь. Или силу проявите.

— Как? — спросил старший, зная ответ.

— Верёвку дам. Вздёргивайся сам, чтобы я греха на душу не брал.

Все замолчали.

— Ну вот, Витос, я же говорил, нет тут сильных, — вздохнул Паша. — Крысы и есть крысы.

— С опущенными жить? — взвыл невысокий русский парень, выбритый налысо, с толстыми губами и низким лбом.

— Ты сам себя опустил, когда на людское позарился, — резко остановил его Паша.

— Пощади, вор, — опустился парень на колени, — мы же блатной жизнью живём, мы же ровные, мы ж воров уважаем, ошибка же вышла, ошибка…

— Витос, — сказал Паша, — устал я. Отведи этих на унитазы, пусть отмоют. Никто они, и звать их никак. И разведи по баракам. Отделённые везде нужны, отхожих мест много. Чистота — залог здоровья. Иваныча позови мне.

— Сделаем, Старый! — с готовностью подскочил Витос и заорал высоким голосом, чтобы все слышали, распахивая дверь: — Народ, сторонись, отделённые идут, унитазы мыть!

Люди одобрительно зашумели. Расступились. Отделённых нельзя касаться, у них ничего нельзя брать, их нельзя пускать за общий стол, и на ложках у них дырки, чтобы не перепутать. Нет ниже места в зоне, чем место отделённого или опущенного. И возврата назад оттуда нет.

Шеф особого подкластера «Нарьян-Мар» пенитенциарного кластера «Печора», полковник Арсений Иванович Зайцев чувствовал облегчение. Даже коньяку выпил по такому случаю. Нет, конечно же, бывало, что прилетали к нему в подкластер люди из Нового центра, но это были люди из УПБ, из самого секретного и важного департамента.

Как только зашли эти двое в его кабинет, по-хозяйски зашли, не обращая внимания на секретаря, который встал за их спинами и беспомощно разводил руками, Арсений Иванович всё понял. Оттуда, люди, конечно, оттуда. Из департамента интеграции кластеров. Только они никогда не предупреждали и входили вот так, словно хозяева. Ими и были.

Зайцев, как неглупый человек, читал прессу и умел видеть главное в ведомственных распоряжениях и инструкциях. Понимал, к чему всё идёт. Сначала кластеры наполнили людьми из реновированных городов, потом из кластеров вторые-третьи поколения переселённых начали интегрироваться в новые городские агломерации. Кластеров становилось всё меньше. Кто не хотел или не мог интегрироваться — приехал сюда. Не сам, конечно, привезли. Оказалось, что Север можно огородить, сюда же слать и арестантов из новых переселенцев. Постепенно получился архипелаг, но герметичный.

И вот тут только стало доходить до умных, как изящно заложен смысл в название этого всесильного департамента: «интеграция кластеров». Это не про интеграцию в кластеры. Это про интеграцию из них. Выбирай, куда хочешь: в новые полисы или в вечную российскую зону. И то и другое выстроено конвенциальным правительством с учётом столетнего опыта, с умом и на века. Значит, надолго останется и вечная связка — ГУЛАГ и госбезопасность. Или наоборот. Первичное вторично, а вторичное первично, верно сказал классик. Рано, рано хоронили органы безопасности и исполнения наказаний. Никуда без них, и никак. Любой власти.

И как всё сладилось: вот в полисах люди хорошие — новые поселенцы и интегрированные из коренного населения. А вот пенитенциарный кластер «Печора», тут плохие — неинтегрированные коренные и преступные из новых. Система. Живи и радуйся, главное — не сломай.

Зайцев встал из-за стола, расправил широкие плечи, но не очень выпятил грудь, оставив спину чуть ссутуленной, затем предупредительно наклонил голову и пошёл к гостям.

Один из вошедших стоял впереди. Высокий, поджарый, с чуть покатыми плечами опытного рукопашного бойца. Лицо его было молодо и диссонировало с пугающе мощным силуэтом. Сложно было совместить это, и Арсений Иванович несколько раз рефлекторно перевёл взгляд с лица на подчёркнутую тонким свитером рельефную грудь мужчины напротив.

— Старший лейтенант Сидоров, — небрежно представился тот.

— Арсений Иванович, — ответил Зайцев, ощутив глубинной чуйкой опытного надзирателя, что звания своего этому молодому офицеру УПБ лучше не называть.

— Александров. Можно по имени, Вадим, — представился второй.

Ростом ниже, много старше Сидорова, худощав. Сильный, вот этот сильный по-настоящему.

А потом началось. Интересовали Сидорова — а старшим оказался в паре он — три арестанта: Огородников, Берман и его помощник Петров — известный всей колонии мастер на все руки Иваныч.

Огородникова Сидоров приказал «подготовить к допросу». На вежливые намёки Арсения Ивановича об оперативных рисках, о сложной обстановке в колонии, о том, каких трудов стоило внедрение агентуры влияния в окружение вора в законе