наповал. На страшный звук из чащи выбрался зять и спросил, кого я убил. Я, довольный, ответил, что зайца. Мы вместе приблизились к добыче и обалдели: перед нами была отлично выполненная волшебной природой точная копия реального зайца из березового пенька, снежной шапки на нем и парочки небольших сучочков, покрытых снегом. Я вздохнул и

пристально пригляделся к бересте. Она была изрешечена дробью до такой степени, что напоминала днище кухонного дуршлага.

Мне подумалось, что и до меня в этот пенек разряжали ружья лихие на добычу охотники. А зять произнес: «Начало есть – успех будет! Первый блин – он всегда комом получается». Мы рассмеялись и пошли дальше искать настоящих зайцев. И вот, перелезая через толстую валежину, я неосторожно надавил на правую лыжу всем своим весом. Она хрустнула и переломилась пополам. Я отвязал лыжу и оставил ее на память лесу, а сам стал, подпрыгивая, тонуть правой ногой в глубоком снегу. Потеряв и скорость, и маневренность, я начал отставать от зятя. Он принялся подавать мне сигналы криком, а затем снова вышел мне навстречу. Я стал предлагать Николаю вернуться домой. Но он наотрез отказался. Я некоторое время колебался, но все же решил прекратить охоту. Передал другу оставшиеся патроны и повернул лыжню к дому. Зять пообещал мне долго не задерживаться: «Вернусь с первой же добычей».

Сильный ветер толкал меня в спину, но идти было тяжело: я пытался расстегнуть полы пальто и с помощью паруса балансировать на единственной лыже, ускоряя движение. Но при этом терял равновесие и, часто падая, зарывался в снег.

Когда я подошел к дому, на крыльцо выскочили перепуганные сестра и бабушка. Первое, о чем они спросили, где Николай. Я зашел в избу и все им объяснил. А пока я это делал, они растирали мое обмороженное лицо. При этом женщины ругали и меня, и зятя. Меня за то, что оставил человека в незнакомом лесу, а его – за упрямство. Я пытался их успокоить, шутил, что никто в лесу его не похитит. Но они не унимались, хотя я, пригревшись, начал уже засыпать на печке. И вот сквозь сон слышу, что к нам зашла соседка Ефросиния, и, присоединившись к сестре и бабушке, стала на чем свет стоит ругать непогоду, а вместе с ней и меня за то, что недавно обретенного родственника с такой легкостью оставил в лесу на съедение волкам. «Ты подумай только, – говорила она мне полусонному, – вдруг он заблудится и замерзнет в снегу, – что скажут о тебе люди. Слезай с печки и отправляйся его искать». Соседка принесла мне добрые лыжи ее сына. Втроем против одного меня все же подняли с печки и отправили за Николаем.

Ругая на чем свет стоит непогоду, я зашагал в сторону леса. Ураганом валило меня с ног, я поднимался и снова падал. В голове все держался

домашний разговор, и я вопрошал себя: «Неужели им зять теперь дороже меня?».

До леса я добрался и разыскал там зятя. Никакой дичи с ним не было. Я позвал Николая домой тоном, не терпящим возражения, но он только моргнул одним глазом и сказал: «Вот прибью зайца, в которого уже всадил несколько дробинок, и сразу приду».

Я достал карандаш и обрывок бумаги и велел этот ответ запечатлеть на бумаге. Он не отказался. Я сунул бумагу в карман и повернул лыжи на деревню. Штормовой ветер и сильные заряды снега хлестали меня, когда я шел полем. Лыжи сами катились на бешеной скорости, а видимости не было никакой.

Судя по времени, уже должна бы быть наша деревня, но ее почему-то не было. Я потерял всякую ориентировку и основательно заволновался. Наконец, впереди каким-то чудом разглядел телеграфный столб и, чтобы не врезаться в него, отвернул в сторону. Тут только понял, что ветром пронесло меня мимо деревни. Я оказался левее и дальше километра на два от цели. Развернувшись, взял влево и пошагал против ветра к деревне. Буран все смешал воедино – землю и небо. Я потянулся поправить шапку-ушанку на голове, но порыв ветра сорвал ее. Она быстрее зайца помчалась по снегу и мгновенно скрылась из глаз. Я выдернул шарф, перевязал им голову и уши и, как плененный немец, с трудом двигался к деревне.

Сестра и бабушка всплеснули руками, увидев меня у ворот, и опять стали расспрашивать о зяте. Я молча передал им записку от Николая. Они прочитали ее с таким вниманием, как будто она была предсмертная.

Я забрался на печку. Обмороженные лицо и голову мне измазали гусиным салом, и почти сразу я провалился в тяжелый сон. Всю ночь мне снились зайцы, бегающие по лесу и полю. Проснулся я утром 1 января 1964 года. Зять благополучно вернулся накануне еще до темноты. На его счастье ветер к вечеру поутих, Вернулся с дичью: легко ранил в крыло ворону. Бабушка спросила зятя, зачем ему ворона понадобилась. Он ответил, что от нее можно зарядиться дополнительной энергией: не зря ведь вороны живут на свете по 300 и более лет.

Через 10 дней я уехал в Казань. Прежняя кожа с лица слезла у меня чулком – народилась новая, как и полагается под Новый год. Однокурсники шутили: «Коля родился заново». И в этом была доля правды.

Правда и то, что стрелять в зайцев больше мне не доводилось. И не жалею об этом.

Время любви

С деревенским одногодком Мишкой в числе десяти таких же сорванцов мы вместе пошли в первый класс школы. По длинному и тернистому пути постижения знаний наши попутчики заметно поотстали, просиживая по два года в одном классе, а некоторые вообще расстались со школой уже в пятом или шестом классах: обязательного среднего образования в стране тогда не было.

Начиная с пятого класса мы ежедневно ходили в Кузайкинскую среднюю школу Альметьевского района, находящуюся в пяти километрах от нашего маленького села Иванаевка. В девятом классе мы сидели с Мишкой за одной партой. Других земляков наших в этом классе уже не было.

Исстари в нашей деревушке просыпались по петушиному крику в ночи, а для окончательной сверки времени, выйдя на крыльцо, глазели на небо: отыскивали «ковшик» Малой Медведицы. По нему сельчане с точностью до одного часа определяли истинное время. Поступали так, естественно, не из-за упрямства: ни электричества, ни телефона, ни часов ни у кого в нашей послевоенной деревне не было.

Жили мы с Мишкой на противоположных концах деревни, и ежедневной практикой в