информацию тогда не приняла близко к сердцу, посчитав ее обычной сплетней. Но в этот раз в ее воспаленной голове мелькнула мысль: не там ли сейчас ее Иван – не за столом ли у вдовушки?

Возникшая мысль не давала покоя. Ульяна оделась, взяла на всякий случай скалку, спрятав ее под полу шубы, и пошла на квартиру к Соне. Пока шла, рисовала себе картину, как будет дубасить скалкой Ивана, а потом и его красотку, если застанет их вместе.

В тревожном предчувствии Ульяна позвонила в дверь. Открывать дверь вышла нарядно одетая Соня. Они поздоровалась. Хозяйка квартиры пригласила гостью к столу. Ульяна отказалась сесть и прямо спросила: «Мой Иван здесь?».

Произошла немая сцена. В первое мгновение Соня оцепенела. Она и представить себе не могла, зачем пришла Ульяна накануне Нового года. Но затем нашлась и многозначительно покрутила пальцем у своего виска. Ульяне ее поведение показалось слишком картинным, и от своей гипотезы она не отказалась и даже как будто утвердилась в ней. Она окинула соперницу раскаленными глазами и пригрозила: «Если узнаю – убью». Хлопнув дверью, женщина выбежала из квартиры.

Пока шла домой, Ульяна непрерывно думала о том, что делать дальше. Идти в милицию она не решалась, опасалась, что там будут потешаться, если действительно найдут Ивана у любовницы.

Вернувшись домой и убедившись, что муж не пришел, она разревелась. Часы пробили полночь. Вся страна вступила в Новый 1989 год. М.Горбачев пожелал всем благополучия и счастья. Ульяне казалось, что у нее теперь нет никакой надежды ни на то, ни на другое. Несколько успокоившись, она опять позвонила мне. Я не на шутку тоже встревожился, думая над тем, куда подевался приятель. Мы договорились с ней пройтись рано утром по следам Ивана на Кривуше. В том случае, если наш поход ничем не закончится, мы договорились вдвоем идти в милицию.

Мы взяли с собой двое санок, веревки, топор и пешню и на рассвете направились на поиски Ивана. Со стороны нас принимали, наверное, за сверхазартных рыбаков, которым рыбалка не давала спать даже в новогоднюю ночь.

Мы спустились по моим вчерашним следам на Кривушу. Вода упала. Там, где она была вечером, образовались на морозе тонкие, как стекло, прозрачные льдинки. Они с характерным звоном ломались даже под тяжестью своего веса. Мы вышли на следы Ивана. У самого берега, внизу, не было никаких признаков того, что рыбак попал в полынью, т. к. следы шли дальше по круче наверх. Мы тоже вылезли по ним. На краю уже горизонтальной поверхности заметили отверстие между земляным берегом и массивом сложившегося до состояния твердости снега. Если внимательно приглядеться, можно было заметить небольшой парок, выходивший из отверстия наружу.

Подойдя к отверстию, я громко крикнул: «Иван, ты где?» – «Здесь я заночевал», – донеслось снизу из глубины. Мы размотали веревку, опустили ее конец в провал. Конец ушел на глубину до 5 метров. Иван вцепился как клещ озябшими руками за веревку, а мы помогли ему выбраться из провала. Кривя губы, он все-таки произнес: «С Новым годом, друзья. Откровенно говоря, я уже и не думал встретить его живым». В подтверждение слезинки закапали из его глаз.

Пока шли домой, Иван, хромая на правую ногу, рассказал, как он оказался в беде. Известно, что поземкой в зимнее время крутые и высокие берега наращиваются как свое продолжение снегом. Во время оттепелей снег набухает, уплотняется и тяжелеет. Не имея достаточной опоры внизу, он отходит от берега, образуя щель. Во время очередной метели эта щель покрывается тонкой снеговой пленкой. Иван и оказался ногами вот на такой хрупкой пластинке над щелью достаточного размера. Он полетел вниз вместе с рюкзаком и ледобуром. Летел в точности, как горьковский сокол, «ломая крылья, теряя перья». Ледобур сильно ударил его по правому колену, а левую руку он основательно ободрал о береговые и ледяные выступы. Пространство, в котором оказался бедолага, было крайне тесным. Никакой маневр был невозможен.

Коротая ночь, Иван больше всего опасался заснуть и во сне замерзнуть насмерть. Он пытался все время чем-то занимать себя. Вспоминал Робинзона Крузо и пытался представить, что бы он сделал на его месте – этот герой всех времен и народов, выживший благодаря могучей силе своего духа. Иван пытался и веселить себя, вспоминая чудные сцены из той же комедии «С легким паром…». Он перебирал в памяти веселые анекдоты. Много считал, пока не заплетался язык. Ему удалось не заснуть, однако ночь показалась вечностью. Свое положение в провале в новогоднюю ночь он даже пытался зарифмовать, отгоняя подальше от себя одолевающий сон:

Ходил я рыбачить, спускался на лед,

Теперь угодил я не в свой огород.

Нахожусь в неволи – в темнице сырой,

Вскормленный на воле рыбак удалой.

Я числа считаю, чудно вахту несу,

Об одном лишь мечтаю – хотя б не заснуть.

Придет ли подмога? Не знаю пока,

Я эту берлогу буду помнить в веках…

Новый год наступает. Елки где-то горят.

Я чертей различаю, что обо мне говорят…

Если выйду отсюда, дам себе я зарок –

Не искать больше чуда у замерзших дорог.

Слава Богу, Иван выжил и уцелел, но от своей традиции так и не отказался. Однако по льду и по берегу даже теперь ходит с большой осторожностью. Жизнь все-таки чему-то учит.

За чаем я согласился с этим выводом Петровича.

Красная рубаха

Красный цвет в России издавна считался красивым. А в деревнях и селах его особенно любили. Когда мне исполнилось пять лет, бабушка распорола свою девичью макси-юбку и вместе с матерью они сшили мне несколько рубашек разного размера – на вырост. Других рубашек в детстве я, пожалуй, и не носил. Материал был ярко-красным в мелкую темную клеточку. Рубашки получились красивые и выделялись в толпе деревенских сорванцов.

Мы держали в то время корову-кормилицу довольно крутого нрава. Взрослых она хорошо слушалась и, наверное, даже любила. Нас с сестрой тоже признавала, но ровней своей явно не считала. Возможно, нас она тоже любила. Но ее любовь к нам была с каким-то пренебрежительным оттенком. Ни с того ни с сего корова позволяла направлять на нас рога, когда мы к ней приближались, и даже делать несколько грозных шагов в нашу сторону. Поэтому старшие советовали нам не подходить к нашей кормилице близко.

Коровья активность этого плана особенно чувствовалась в отношении меня, а к сестре она была более доброжелательна. Я стал догадываться, что это было следствием моего ярко-красного одеяния. Разумеется,