Азамат, скоро пришедший в себя, слушал гром оваций и плакал. Негоже горскому парню было терять слезы, но они того стоили. Победителя обнимали, прыгали и радовались ворвавшиеся в десятиугольник Стас и Костя. Хлопал по плечу Леон — Петр впервые видел его улыбающимся. Он отстранил их, подошел к сидевшему на полу Азамату и протянул руку. Тот, пряча выступающие на глазах слезы, отворачивался и упрямо качал головой.

— Ты еще будешь первым, — сказал парню Петр. — Сегодня я сильнее тебя, но ты моложе. И из всех только ты мог победить меня. Послушай: хлопают не мне — нам обоим. Вставай и улыбайся. Быть вторым не стыд, а честь!

И Азамат принял его руку, поднимаясь с пола. Они стояли, положив руки на плечи друг другу, и слушали ревущий зал, который славил сильнейших.

Но все произошедшее было в прошлом. А настоящее являло качающийся вагон, бьющиеся на стыках пары колес и совсем неясное будущее.

Бурлаков, надо отдать ему должное, первый завел разговор, поминая их договоренность перед началом сезона. Он заверил Петра, что никаких претензий в материальном плане не имеет. Можно было догадаться, что Бурнаш отбил свое на «черном» тотализаторе, особенно в финальной схватке. Леон, кстати, ошибся, называя пропорцию один к пяти. Как оказалось, ставки в последние минуты перед боем выросли до одного к девяти, естественно, в пользу Азамата.

Кстати, и за первое место команде от Федерации боев без правил полагались призовые. Бурнаш клятвенно заверил, что каждый получит премию в соответствии с заслугами. Определять эти самые заслуги, конечно, будет он сам. «Дракончики» Стас и Костя лишь горько вздохнули, предполагая свою долю в раскладе. Минус командировочные и за бездетность, за еду, туда-сюда... Павел Иванович предложил Петру после московского суперфинала сесть за стол переговоров и обсудить условия их дальнейшего сотрудничества.

— А что будет после суперфинала? — вопросительно поднял брови Петр.

— Я думаю, поступят предложения, — попытался напустить тумана Бурнаш. — Такими не бросаются. Ты у нас авторитетно прорезал...

— Биться в «элите»? — в лоб задал вопрос Петр.

— Ну не знаю... Как правило, после сезона показавших себя бойцов приглашают сражаться в элитных боях. И лохов туда не берут.

— Острая нехватка кадров? — криво усмехнулся Петр. — Естественная убыль?

— Ну не знаю... Можно сказать и так, — пожал плечами Павел Иванович.

— А если я не захочу в «элиту»? — Петр испытующе посмотрел на Бурнаша.

— Смотря какие условия будут предложены, — ответил ему таким же взглядом Павел Иванович. — Есть предложения, от которых, в натуре, отказаться невозможно.

— Даже так? — улыбнулся Петр. — А если и они мне не подойдут?

— Пока об этом говорить рано. Вернемся к теме после суперфинала. Поступят предложения, тогда все и перетрем, — свернул разговор Бурнаш.

О будущем думать не хотелось. Даже о предстоящем бое за звание абсолютного чемпиона. Его больше волновало прошлое. Петр систематизировал знания о себе, стараясь сложить их в единое целое. Однако общей картины не выходило. Контуры, наброски, отдельные мазки никак не желали сливаться в его настоящий портрет. Сознание не желало пробуждаться. А то, что оно выплескивало порой, не вызывало оптимизма. Иногда, смотрясь в зеркало, он даже ловил себя на мысли, что в нем отражается чье-то чужое лицо. Глупость, конечно, но именно она определяла внутреннее "я", а точнее — что его просто нет. Есть лишь Петр Алексеевич Романов, человек без прошлого и, возможно, будущего. Потому что без одного не может быть другого.

Почувствовав, что его затылка коснулась кошачья лапка, предвестник боли, Петр потянулся к куртке, в которой лежал анальгин. Он продолжал пользоваться им, хотя ему предлагали другие, более серьезные и современные средства. Да и приступы стали совсем редкими. Причем физические и нервные нагрузки, утомление не вызывали их прихода. Чаще боль накатывалась в покое, когда он пытался напрячь память. Вот и сейчас мягкое прикосновение теплой шерстки к затылку просигналило о том, что она совсем рядом.

Зажав в руке упаковку с лекарством, Петр расслабил тело и попытался освободиться от мыслей. Ему это удалось. Биение вагонных колес отдалилось и стало больше похожим на шум волны, накатывающей на пологий песчаный берег. И боль то подкатывалась, готовая пронзить его мозг, то, ослабев, убегала от нервных окончаний. Потихоньку, шаг за шагом, она стала отдаляться, возвращая вагонные шумы и запахи, тусклый свет под потолком и ощущение своего тела.

Петр пошевелился и осторожно покачал головой. Окончательно утвердившись, что боль ушла, уложил анальгин назад в карман куртки.

— Что, не спится? — неожиданно услышал он голос Леона. — Думы одолевают?

— Да нет, — неопределенно ответил Петр. — Выспался за прошлые сутки.

— Бывает... — поддержал его Леон. — А я уж подумал, что ты за чемпионский бой переживаешь.

— А что за него беспокоиться? Будет бой, будет и волнение. А может, и его не будет, — лениво-философски поддержал разговор Петр.

— Не скажи! — обрезал его Леон. — Санни серьезный противник. Намного серьезнее Азамата, а главное — очень опасный.

— Можно по порядку и поподробнее? — попросил его Петр. — Кто такой Санни и чем же он такой опасный?

— Да ты же не в курсе, — поморщился Леон. — Абсолютный чемпион лиги...

— Трижды абсолютный, — поправил его Петр. — Роткевич Александр Петрович, сценический псевдоним Сапсан.

— Вот и я о нем говорю, — подтвердил Леон. — У Сапсана есть еще одно прозвище. До того, как он стал биться в десятиугольнике, друзья и сослуживцы звали его Санни. И, наверное, сейчас зовут вне ринга. Если они есть — я имею в виду друзей. Это, похоже, сокращение от имени. А в Легионе его знали как Весельчака Санни. Это из-за того, что он всегда улыбается.

— В Легионе? — удивился Петр. — Значит, вы вместе служили?

— Избави бог! — криво усмехнулся Леон. — Но наслышан. А уже здесь, в России, убедился воочию, какой он весельчак.

— А в деталях? — поинтересовался Петр. — Или то, что касается службы в Иностранном легионе, проходит под грифом «секретно»?

— То, что касается этого ублюдка, секретом не является, — отрезал Леон. — Подготовка тебя к бою входит в мои прямые обязанности, поэтому, я думаю, любые сведения о сопернике лишними не будут. Что-то о нем я знал раньше, а кое-какие данные добыл недавно, после того, как ты выиграл финал.

— И буду сражаться с этим, как ты уточнил, ублюдком. Ну и за какие заслуги ты ему присвоил столь почетное звание?

— За многие, — угрюмо сказал Леон. — У меня в роте служили русские парни. В Легионе их немало появилось в начале девяностых. Хорошие ребята, с некоторыми я не потерял связь. Иногда заезжают проведать бывшего командира. Два года назад в Москве меня нашел Олежка Матвеев, бывший сержант, командир отделения гранатометчиков. Мы с Павлом Ивановичем приезжали посмотреть суперфинал. Даже не думали, что через пару лет сами будем в нем участвовать. Роткевич тогда впервые защищал титул абсолютного чемпиона, который взял за год до этого. Я пригласил на бой Матвеева, и он в Сапсане узнал Весельчака Санни. И рассказал про его подвиги. Парень пришел в Легион в конце девяностых уже после того, как я уволился. Имея за плечами Рязанское училище ВДВ, он быстро дослужился до должности замкомвзвода и звания сержанта. Батальон в то время выполнял миротворческую миссию. Они стояли в Заире на границе с Конго — там всегда было очень неспокойно. Взвод Роткевича держал пост и контролировал кордон в северной провинции. Располагались неподалеку от небольшой деревни. Местность там болотистая, нездоровая. Командир взвода скоро подхватил лихорадку и был отправлен в госпиталь. За него остался исполнять обязанности Весельчак Санни. Результатом этого исполнения явился внутренний приказ по Легиону. Думаю, правительство Французской Республики и командование простят меня за его разглашение. Легион не любит выносить сор из избы, а там, по всему, сильно пахло международным скандалом. Роткевича уволили с формулировкой «за жестокость и садизм», чего не было за всю историю существования Иностранного легиона. Это не та организация, где слишком ценятся человеколюбие и хорошие манеры. На такую оценку надо было хорошо поработать. Если разобраться, то Санни следовало отдать под трибунал и упечь лет на двадцать, если не на пожизненное заключение. Мальчик устроил в деревушке маленький Освенцим со всеми вытекающими из этого последствиями. За три недели его командования взводом и постом население деревни уменьшилось едва ли не вполовину. И сам взвод понес потери в количестве двух единиц личного состава. По официальной версии, они погибли при проведении операции по задержанию торговцев оружием, по неофициальной — с ними расправился Санни за то, что они протестовали против зверств над местными жителями.