эдакого не предпримет, непременно потеряет сыновей, и я даже думать не хочу, на что он готов пойти, чтобы этого не допустить, чем пожертвовать и насколько все усложнить. Честно говоря, я вообще не понимаю, почему он относится к происходящему, как к какой-то битве. Может, потому что в этой жизни ему ничего не давалось легко? Кстати, это так же объясняет и то, почему для него настолько важно победить врага в одиночку. И может, как раз в это мне и не стоит лезть. Особенно потому, что пока все указывает на то, что спасать надо вовсе не мальчиков, а Федора от него самого. Другой вопрос, зачем мне это надо?

Массаж этот опять же…

Он заработать хочет, а я… Как та самая приблудившаяся псина, которой мне так не хотелось стать, выходит, готова согласиться, чтобы он хоть за деньги меня погладил? Ну, не смешно ли? Я, та, кто может купить себе все на свете… В конечном счете покупаю то единственное, что ни за какие деньги купить нельзя. Где мои мозги, гос-по-ди? Почему отказывает здравый смысл? Я стою на холодном ветру, обливаясь ледяным потом, с трудом подавляя в себе желание обнять этого глупого поломанного мальчика и зареветь вместе с ним в голос.

– Я лучше пойду, – в конце концов, говорю я, разворачиваясь к дому.

– Постой. Ты что, передумала?

– Насчет чего?

– Насчет массажа.

– Ну почему же? – губы кривятся. – Приходи, когда уложишь сыновей спать. Кстати, о какой сумме речь?

Он говорит, сколько стоит процедура в салоне. Говорит деловито, как ни в чем не бывало. Ну, а почему бы и нет? Это мне неприятно, это я, как идиотка, мучаюсь ревностью, а ему нормально. Все правильно. Все так, как и должно быть. Впрочем, во мне еще теплится слабая надежда, что всему виной недотрах. Что я кончу, и наваждение схлынет. Я цепляюсь за эту мысль, как последний желтый лист за уже абсолютно голую ветку. Распрямляю плечи и плетусь в дом.

Помнится, Федор спрашивал, как это – жить без проблем, а я ему отвечала, что проблемы у меня есть, но другие. Смешно. В этой ситуации я чувствую себя… Не знаю. Наверное, самой обычной среднестатистической женщиной, у которой на фоне любви отшибло мозги. То есть, как ни крути, а все проблемы к одному сводятся… А ведь я думала, что умнее и рассудительнее, что со мной такое помешательство не может случиться в принципе. Просто потому что я – это я. Дина Довгань.

Наверное, чтобы не сломаться, мне нужно об этом помнить. Поэтому, когда Фед с мальчиками возвращается с улицы, я не берусь накрывать им ужин, а просто подсказываю, где что взять, и удаляюсь. Не надо мне еще больше погружаться в их быт. Я же понимаю, что держать дистанцию становится все труднее. Все труднее не представлять себя на месте… Лизы. Мне каждый раз приходится себе напоминать, что эта жизнь ее – не моя. И смерть.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем в доме затихают чужие голоса… И как долго еще Федор собирается с силами, чтобы постучать в мою дверь. Напрасно. Я уже все решила…

– Готова? Лучше бы ты сразу надела халат.

Я равнодушно разглядываю свою хлопковую пижаму – брюки и рубашку до середины бедра. Может… Если бы я собиралась вписаться в это. Но нет. С меня достаточно. Я и так слишком долго валяла дурака. Отворачиваюсь. Иду к тумбочке, где своего часа дожидаются свернутые в трубочку и перетянутые резинкой банкноты.

– Вот. Возьми.

– В конце расплатишься.

– Боишься, что я останусь недовольна услугой и потребую деньги назад? – за улыбкой прячется боль.

– Обижаешь. Свое дело я знаю. Еще никто не жаловался.

Фед недобро сощуривается. Сует руки в карманы застиранных треников, отчего футболка натягивается на груди и вздувшихся бицепсах. Я сглатываю сухость во рту. Натягиваю рукава на пальцы. Руки нужно занять. Потому что невыносимо хочется накрыть его губы ладонью, чтобы не слушать про тех… других, что остались довольными.

– Видно, придется поверить тебе на слово. Да ты бери… – опять сую деньги.

– Ну и что это означает?

– Я передумала делать массаж.

– Тогда и платить мне не за что, – цедит Фед, разозлившись.

– Я же передумала в последний момент. Если бы дело было в салоне, с меня бы все равно списали оплату, так?

– Мы не в салоне. А твои подачки мне не нужны, сколько раз мне еще нужно это повторить?!

Он поворачивается к двери и так быстро пересекает комнату, что лишь в последний момент я успеваю крикнуть:

– Стой! – я задыхаюсь, как если бы не дышала целый месяц.

– Ты сама не знаешь, чего хочешь! Устраиваешь гребаный детский сад!

Он прав. И не прав одновременно. Я точно знаю, что не хочу начинать все так. Если для Феда это в порядке вещей, то я никак не могу избавиться от чувства неправильности того, что должно случиться. Хотя и жажду этого… всем своим изголодавшимся телом жажду, господи, и это лишь усиливает чувство вины за то, что я будто что-то ломаю. В себе ломаю и… в нем.

И все равно, как видно, не могу от этого отказаться.

– Ладно, – прочищаю горло. – Раз ты так принципиален.

Господи-боже-мой-что-я-делаю?!

– Можешь отвернуться?

Я думала, моя глупая просьба заставит его рассмеяться. Ну, ведь это глупо – просить на меня не смотреть, учитывая то, что за этой просьбой последует. Но Федор лишь кивает и действительно поворачивается ко мне спиной. От его тактичности меня начинает слегка тошнить.

– У меня нет с собой массажного масла, но у малых в комнате я случайно нашел детское. Думаю, оно вполне подойдет.

– Ладно. Эм… процедуру можно провести в ванной. У меня там есть массажный стол.

Господи, каким отстранённым и по сути формальным выходит наш разговор… Я и впрямь будто на приеме у доктора, что, впрочем, не мешает моим трусикам намокать, чем дальше, тем сильнее. Я торможу, не зная, что будет лучше – снять их и показать этим свое нетерпение, или все оставить, как есть. А может, стоит вообще сменить их, надев сухие?

– Собственный массажный стол? Круто.

– Угу. Подожду тебя там.

Захожу в ванную, забираюсь на стол, не желая, чтобы Фед увидел мои шрамы.