Существенно и то, что никакой открытой вражды и скандалов, подчас возникающих в подобных ситуациях, ни разу не случилось. Оба лидера были людьми интеллигентными и дальновидными. Оба прошли войну, Прохоров – разведчиком, а Басов – фельдшером. Их стремление к первенству сводилось исключительно к активизации своих усилий и никак не к подрыву конкурента.

Яркой личностью в ФИАНе был академик Виталий Лазаревич Гинзбург – впоследствии тоже Нобелевский лауреат. На всю страну был известен и популярен его семинар по теоретической физике – он еженедельно собирал в огромном актовом зале института солидную аудиторию со всей научной округи. Это было место и обмена мнениями, и единоборства, и обсуждения новостей, и одновременно своего рода планеркой для сотрудников и многочисленных аспирантов теоротдела. Гинзбург был человеком быстрого ума и широкой эрудиции – качеств, исключительно важных для руководителя подобного действа.

В среде теоретиков отношения всегда были более напряженными, чем у экспериментаторов. Дело в том, что важнейшим результатом их работы являются идеи, кои очень легко позаимствовать (украсть) в отличие от экспериментальных результатов. Постоянные споры и противостояния теоретиков со временем вылились прямо-таки во вражду двух огромных школ, объединившихся преимущественно по национальным признакам. Лидером одной был академик Н. Боголюбов, а другой – академик Л. Ландау, так что на семинаре Гинзбурга никогда не было скуч-но. Особенно остро противостояние школ проявлялось на выборах членов академии, где среди физиков теоретики имели доминирующие позиции. Многоходовые выборные комбинации по своим замыслам были под стать работе над сложнейшими проблемами мироздания.

В. Гинзбург был не только талантливым физиком, но и искушенным дипломатом. В полной мере это проявилось в период травли академика Андрея Дмитриевича Сахарова, переведенного перед ссылкой в г. Горький на работу в теоротдел. Но Сахаров и здесь не прекратил свою «подрывную» деятельность. По указанию «сверху» партком приступил к сбору подписей ведущих сотрудников ФИАНа под письмом осуждения Сахарова. На Гинзбурга было серьезное давление, но он умело устоял:

– Нелепо подписывать письмо на человека, с которым я встречаюсь и работаю каждый день. Не делайте из меня идиота.

Значительно позже, во время работы в министерстве, судьба близко свела меня с академиком Жоресом Ивановичем Алферовым. Это человек удивительной энергии и убедительности. Он может «построить» для реализации своих замыслов кого угодно. А замыслы его простираются от проведения исследований на самом передовом крае физики до создания единой школы физиков, начиная с детского сада и вплоть до ведущего физического института – легендарного питерского Физтеха. Его замыслы подчас не укладываются ни в какие законодательные рамки, но тем не менее успешно реализуются.

Среди академиков много людей, умеющих артистически и убедительно донести до аудитории свои проекты и достижения. Но то, как это делает Алферов, заставляет «снять шляпу». Многие считают, что он просто гипнотизирует аудиторию, и откровенно завидуют его способностям и успеху. Видимо, это неизбежно. Вместе с головокружительным успехом приходят и проблемы, но им не суждено подорвать творческий потенциал единственного из живущих российских ученых – лауреата Нобелевской премии.

Однажды судьба свела нас с академиком Обреимовым Иваном Васильевичем, признанным специалистом в области оптических свойств кристаллов – представителем еще дореволюционной плеяды российских ученых. Ему тогда было больше восьмидесяти лет, но по своим манерам и облику он в первозданном виде сохранил черты классического ученого начала века. Заинтересовавшись нашими экспериментальными возможностями, Обреимов решил побывать в нашей лаборатории с тем, чтобы посмотреть на спектрометры миллиметрового диапазона.

Придя в лабораторию, Иван Васильевич первым делом попросил показать лабораторный журнал. Возникла заминка, так как мы не сразу нашли тетрадку с экспериментальными записями. Лучше бы мы не нашли ее вовсе, так как просмотр тетради произвел на Обреимова удручающее впечатление. Выяснилось, во-первых, что страницы неправильно пронумерованы: номера стояли на внешних краях, что могло привести к их утрате при многолетнем и частом использовании «лабораторного журнала». Во-вторых, не везде стояли полные даты экспериментов. Но хуже всего было то, что мы не измеряли и не регистрировали температуру и влажность воздуха в лаборатории перед началом и после проведения измерений.

Иван Васильевич рассказал нам несколько историй, подтверждающих важность этого. Так, работая в период Гражданской войны в неотапливаемом помещении над изучением оптических свойств кристаллов, он получил очень необычные и непонятные результаты. Через несколько лет он вернулся к своим записям и смог разобраться, в чем было дело. Оказалось, что из-за сильного охлаждения изменила свои оптические свойства призма спектрометра. По сохранившимся сведениям о температуре экспериментальные данные ему удалось скорректировать.

Мы дали слово, что впредь будем вести лабораторный журнал в строгом соответствии с его рекомендациями. После этого Иван Васильевич внимательно осмотрел установку, расспросив о предназначении каждого ее элемента. Такой заинтересованный подход умудренного жизнью академика к нашей экспериментальной технике был нам очень лестен и отчасти удивителен. Разобравшись в сути вопроса, Обреимов решил, что в его лаборатории тоже должна быть подобная техника, позволяющая изучать свойства кристаллов в малоосвоенной области спектра. Для начала он пригласил меня выступить у него на семинаре.

Семинар был назначен через две недели. Нам с Волковым было велено явиться за полчаса до начала, чтобы получить некоторые наставления. Доклад был рассчитан на сорок минут, но длился почти два часа, так как Иван Васильевич сам не допускал неясности ни в одном вопросе и поощрял слушателей активно перебивать докладчика. После окончания семинара мы пили чай в его кабинете и обсуждали перспективы сотрудничества. В дальнейшем я сделал множество докладов, но ни от одного из них не получил такого удовольствия, как в тот раз.

Знакомство с академиком и нобелевским лауреатом Николаем Николаевичем Семеновым было коротким, но памятным. Мы с Волковым были приглашены на встречу с ним для беседы по одномерным органическим проводникам. Они считались тогда особенно перспективными для получения высокотемпературной сверхпроводимости, поэтому мы решили заняться их изучением.

В СССР одномерные проводники выращивались только в Институте химической физики АН СССР в лаборатории профессора И. Щеголева, которому мы и предложили сотрудничество. Будучи воспитанниками прохоровской школы молниеносного действия, мы рассчитывали сразу же получить кристаллы и приступить к измерениям, но оказалось, что прежде следует испросить добро у директора института Н. Семенова. Именно это и явилось целью нашего визита к академику.

Главное здание Института химической физики расположено на Воробьевых горах в бывшей усадьбе С. Мамонтова. Его шпиль и купол, слегка возвышаясь над деревьями, входят в панораму Воробьевых гор. Кабинет Семенова расположен под самым куполом, он как бы венчает институт.