– Дор… Дор… – и протянула руку.

Она нашла пропавшую сестру. Или призрак сестры. Или ее двойника. Облаченное в грязные тряпки тело Доротеи, которое не было Доротеей внутри.

Нельзя выдать, что она знает Доротею.

Доротея была искренне удивлена тому, что в мире, кроме нее и мужчины, с которым она живет, есть еще люди.

Самоуверенность, с которой Бетдек явилась сюда, мигом улетучилась. Отчасти потому, что гостья поняла неправильность происходящего. Ей не пристало быть такой слабой. Она должна вскочить и разделаться с колдуном-отступником, схватить Доротею и отвести ее к Ревуну. Или хотя бы найти в себе силы, чтобы позвать дядю на помощь.

Ничто такого она сделать не смогла.

Колдун решился. Приблизился к Доротее и что-то сказал. Сестра, чьи волосы непривычно отрасли и спутались, заметно расстроилась. Она поднялась и вышла.

Колдун принес кривую табуретку, сел и уставился на Бетдек. Он был по-прежнему встревожен, но гораздо спокойнее, чем несколько минут назад. Он снова что-то проговорил – вероятно, задал вопрос. У Бетдек нашлось немножко сил, только чтобы дотронуться до уха и мотнуть головой.

Ей стало страшно. Она с разбегу нырнула в неизвестность, в колдовской клубок чар, замаскированных под иные чары и имеющих целью сбить с толку… Все это было порождением безумного гения с манией преследования, который много лет оттачивал в одиночестве свою изменчивую волшбу.

Она не может позвать дядю. Не может предупредить…

Колдун еще немного поразглядывал ее, затем кивнул. Потрогал ее лоб. Его ладонь была горячей. Бетдек провалилась в небытие. Это случилось так внезапно и безболезненно, что она даже не помыслила о сопротивлении.

Гурдлиф Баюн закончил сказку о мстительной сиротке, которую в лихолетье односельчане принесли в жертву. В его рассказе она представала не привычно злобным ожившим мертвецом, а заслуживающей сострадания жертвой.

Мальчуган умел приукрасить любую историю.

Гурдлиф сам был сиротой, но лишений и невзгод не испытывал. Весь Алоэ был ему за родителей. Ему предстояло принять обет безбрачия и стать жрецом Оккупоа. В свои десять лет он уже не находил эту перспективу манящей.

Гурдлиф умел рассказывать сказки, и поэтому мы пускали его в лагерь. Героями сказок часто были сироты. Капитан считал Гурдлифа шпионом. Я полагал, что парень хочет втереться к нам в доверие, чтобы никто не возражал, если он увяжется за Отрядом, когда тот покинет Алоэ. Нам было все равно. Секретов у нас было не много, да и те пустяковые. К тому же парень нас не объедал.

Мы вошли в лагерь, и Гурдлиф сказал:

– Жила-была девочка по имени Сень Сирени. Она была самой красивой в деревне, а когда выросла, от парней не стало отбоя.

Я покосился на него. Он сам еще мелковат, но об отношениях между мальчиками и девочками в Алоэ узнают рано. И не слишком по этому поводу беспокоятся.

Гурдлиф побежал вприпрыжку, чтобы поспеть за мной. Я опаздывал и потому спешил. Сегодняшний прием пациентов в городской клинике затянулся. В пяти лигах вокруг у всех детей разом начался насморк. У Гурдлифа тоже. Местных взрослых эпидемии не трогали, только детей и чужаков. Никто не умирал, но чувствовали себя больные прескверно. Многие предпочли бы умереть. Я и сам через это прошел.

В лазарете меня дожидалась чертова дюжина бойцов, включая регулярных симулянтов.

День был холодным, ветреным. К западу неслись снежные хлопья. Середина зимы миновала, но местные утверждали, что боги лишь дразнят нас обещаниями ранней весны. Я не знал, что лучше. Мерзнуть уже надоело, но теплая погода предвещала новые походы. Мне больше нравилось сидеть смирно и нести гарнизонную службу.

Я был не единственным, кто предчувствовал завершение нашей передышки в Алоэ. Госпожа давно не бросала в бой Черный Отряд. Чем дольше это продолжается, тем дерьмовее окажется наша грядущая кампания.

На плацу упражнялись солдаты. Все делали это по собственной воле, и почти никто не ворчал. Быть может, скоро придется выступать. Нужно быть готовыми к любым опасностям.

Мы с Гурдлифом подходили к штабу, когда услышали чистый мелодичный перезвон колокольчиков, доносившийся сразу отовсюду и в то же время из ниоткуда, едва различимый. По телу пробежали мурашки. Я медленно повернулся, но увидел лишь своих бледных товарищей, также озиравшихся в поисках источника звука.

Госпожа?

Кто же еще?

Черт, Костоправ! Зачем ты о ней думаешь? Одной-единственной мыслью можно привлечь внимание этого чудовища.

Колокольчики звякнули вновь, громче.

В тени у администрации приземлился летучий ковер. На нем стояла женщина. Ковер был пестро раскрашен и переливался, будто павлиний хвост. Разноцветная ткань была натянута на каркас двадцати футов в длину, восьми в ширину и одного в высоту. На ковре возвышалась целая гора мешков, сундуков и ящиков. Женщина звенела на ветру. Звенела при каждом движении. При каждом вдохе.

– Взятая, – благоговейно прошептал Гурдлиф.

Да, безусловно. Одна из них. Наверняка. Но которая? Мне казалось, я встречал их всех, но эта была мне незнакома.

– Новая.

Новая. Конечно. Вдобавок писаная красавица. Я не мог оторвать взгляда от ее черной, чернее самой темноты, юкаты, у которой, казалось, не было границ, как у неба в безоблачную ночь. Она сверкала мириадами огоньков самых разных пастельных оттенков.

Колокольчики зазвенели ансамблем, когда женщина сошла с ковра. Ветер развевал блестящие черные, как и ее одеяние, волосы. В волосах виднелись алые пряди, ярчайшую из которых украшала серебряная заколка с лазуритом. Взятая была по-девичьи стройна, но на лице отпечатались следы многолетних испытаний.

Значит, догадка верна. Это Взятая. Побывала в Башне и вышла оттуда уже служанкой тени.

Никто не поприветствовал ее. Никто не усомнился в том, кто она, хотя Взятые не навещали нас уже несколько месяцев. Последним был Хромой.

Она повернулась ко мне, нахмурила лоб, но тут же одарила улыбкой. В это мгновение из-за туч выглянуло солнце, поцеловав ее своим светом. Мне показалось, что лицо женщины выкрашено белым; поверх белил – тонкие синие линии. Солнце скрылось прежде, чем я смог приглядеться. А затем мое внимание привлек появившийся позади Взятой кот.

У кота было три глаза. Большая редкость. Шерсть его была черной, как волосы хозяйки. Два симметричных глаза были желтыми, но, когда смотрели прямо на тебя, загорались бледно-сиреневым огнем. Третий глаз, располагавшийся посреди лба, был видимой только спереди щелкой. На мгновение он сверкнул красным, затем стал фиолетовым.

Это был не простой бродячий кот. Он был длиннее, изящнее, с грацией юной кошки, но, несомненно, он был мужского пола.

Его взгляд притягивал, почти гипнотизировал.