Именно в тот момент, когда история вся целиком позади, тот, кто ее прочитал/посмотрел/услышал, начинает чувствовать. А если история была хорошая – то и думать, и даже дышать. Мастерство любого писателя – не только сценариста – состоит в том, чтобы создать для читателя или зрителя именно этот момент, когда все, что от истории осталось, – это человек, внутри которого она теперь живет целиком. И если писатель не знает, где этот момент и когда он наступит, он не сможет никого к нему привести.

Поэтому бесконечных историй не бывает. Бесконечная история – это как если бы вомбат срал одним нескончаемым кирпичом. Во-первых, это был бы уже не кирпич, а я даже не знаю что, труба какая-то. А во-вторых, вомбат бы тупо сдох, так и не успев заняться в своей жизни хоть чем-нибудь другим.

Вот так и сценарист. Чтобы у него вышел хороший куб, важно понимать, какого он будет размера. Тогда хоть ясно, как сильно надо напрячься, чтобы его произвести. И выйдет ли этот куб вообще. И когда он выйдет.

Иногда – очень редко – нам с заказчиком удается прийти к консенсусу относительно сроков и дедлайнов. Происходит это так.

Заказчик называет срок сдачи сценария, который его устраивает, и упирается в него рогом. Тогда я говорю, что готова уложиться в этот срок, если мы опустим один из промежуточных этапов сдачи работ – как правило, поэпизодный план. И тоже упираюсь в это рогом.

Некоторое время мы с заказчиком стоим, как те самые бараны на мосту. Сверлим друг друга взглядами в интерфейсе электронной почты. Многозначительно лайкаем друг друга в Фейсбуке. Он – мои посты из серии «целый день ничего не делала, зато купила новые штаны». Я – его посты из серии «фильм N писали 10 лет; сейчас посмотрел – браво, прекрасная работа!».

Потом кто-нибудь из нас сдается. Как ни странно, очень часто первым сдается заказчик. «Черт с вами, – в сердцах восклицает он, – пишите уж сразу сценарий [, сволочь]». Я вскакиваю на стол, пляшу там джигу и уже готовлюсь подписать договор, уважающий мое право и потребность работать качественно.

Но тут, уже практически в момент подписания, заказчик вкрадчиво уточняет: «Мы тут подумали: вы же для себя все равно будете писать поэпизодник? Чисто для удобства? Так вот, мы бы его посмотрели. Вы же не против?»

В этот момент я закрываю глаза и представляю себе заказчика, который получает по электронной почте поэпизодник, который я пишу «для себя».

Там написано буквально следующее. «Они идут по тоннелю и переходят границу. ДАЛЬШЕ СЛУЧАЕТСЯ ЧТО-ТО – МОЖЕТ, вход кто-то заварил (ИЛИ – ОНИ ВНУТРИ ЧТО-ТО ЗАДЕЛИ, АВТОМАТИЧЕСКАЯ ловушка). Вера узнает, она тут ИГРАЛА. Выход. (ТУТ ЖЕ ВЫПОЛЗ Диггер – СЛЕДЫ)».

Понимаете, в чем дело. Я пишу капслоком, когда мне надо выделить в тексте место, которое я не до конца придумала или в котором не уверена. Я вставляю в текст «МОЖЕТ» и «ИЛИ» – чтобы обозначить варианты развития сюжета, из которых позже надо будет выбрать один. А еще я иногда выделяю некоторые фразы или слова разными цветами – чтобы, опять же, видеть спорные, отредактированные или недодуманные места.

Беда в том, что заказчик всего этого обо мне не знает. Поэтому, получив от меня такой текст, он в лучшем случае вызовет мне психиатрическую «скорую» – просто из милосердия.

Разумеется, в таком виде заказчик от меня текст не получит. Вместо этого я потрачу от нескольких дней до недели на то, чтобы причесать этот мой «поэпизодник» и сделать из него стройный текст, понятный и интересный внешнему читателю. Но заказчик все равно не поверит, что это будет текст для него, а не «для себя».

Дело в том, что заказчик идеализирует сценариста. Он думает, что сценарист мыслит текстом, так же как пчела срет медом, а шелкопряд – шелковой нитью красивых оттенков. И если в процессе работы раздобыть окошко в мозг сценариста, то в нем легко можно увидеть, что работа идет (причем идет в нужном направлении), и успокоиться.

Ребята, сюрприз: сценарист мыслит так же, как и любой другой человек. То есть – не связным текстом и даже не картинками, а размытыми «образами», которые потом, с помощью сознательных усилий, преобразовываются в слова и предложения, если мы говорим и пишем, или в картинки, если мы рисуем и лепим. А сами эти «образы» невозможно вытащить из головы и передать другому в первозданном виде: телепатию, увы, еще не придумали.

Так что окошко в мозг сценариста, к сожалению, ничего вам не даст. Потому что внутри сценариста, как внутри той самой коровы, жуть и мрак. Если бы вы это увидели, вы бы сбежали тотчас, вопя и рыдая от ужаса и безысходности.

Сценарист и сам сбежал бы, если б мог. Но вместо это он будет несколько дней сидеть и причесывать этот мрак, чтобы вы смогли рассмотреть в нем некое подобие поэпизодника.

Всякий раз, когда я укладываюсь в прописанный в договоре дедлайн, заказчик страшно удивляется.

Обычно за пару дней до этого дедлайна мне звонит редактор и с тоской в голосе говорит: «Юля, продюсер N попросил меня вам позвонить. У нас в договоре записано, что [очередной этап работ] будет через два дня. Как у вас дела? Когда ждать текст?»

Я обычно говорю: «Текст будет через два дня, как мы и договаривались». – «Да ладно?!» – вскрикивает редактор с испуганным недоверием. Он не знает, как именно ко мне сейчас отнестись: как к наивному мечтателю? опасному идиоту? человеку, который просто всегда врет по телефону?

Через два дня он получает текст, как договаривались. Проблема в том, что он-то ждал хороший текст. А получает – своевременный.

В непростом деле установления дедлайнов у нас с заказчиком конфликт интересов, которые мы оба тщательно скрываем. Я всеми силами даю понять, что мне важно уложиться в сроки, но на самом деле хочу одного – написать хороший сценарий, потому что от этого зависит моя репутация. Заказчик всеми силами дает понять, что ему нужен хороший сценарий, но на самом деле хочет одного – получить сценарий в срок, потому что от этого зависит производство.

Дедлайн, который мы в итоге вписываем в договор, после всех обсуждений, споров, манипуляций и взаимных обвинений, – это компромисс между моим тайм-менеджментом и страхами заказчика. Страдают в итоге оба: я пишу не так хорошо, как могла бы, и заказчик спит не так спокойно, как хотел бы.

В следующий раз я вписываю в договор сроки побольше (все равно заказчик их порежет). А заказчик – сроки поменьше (все равно сценарист халтурит). Мы снова обсуждаем, спорим, манипулируем и обвиняем друг друга – и на выходе имеем еще менее жизнеспособный компромисс, в результате которого заказчик получает сценарий еще быстрее – и еще хуже.

Все повторяется, пока мы не доебываемся до мышей, – то есть пока сценарий, который получает заказчик, не превращается в слабо связанный со здравым смыслом набор сцен. Тогда заказчик идет к другому сценаристу, получше, жалуется, что проект сложный, и вот «один автор уже не справился». После чего, услышав от нового сценариста сроки, недоуменно поднимает брови: «Как же так? А вот Вася пишет по серии в неделю!» Хотя именно эти серии Васи заказчик и принес новому автору переписывать…