Время было дообеденное, рабочее, поэтому пришлось ехать к Папазяну на место службы. Это спасало меня от необходимости отмазываться от его приставаний.

— Твой профессионализм только возрастает! — воскликнул Гарик, глядя на тщательно упакованные мной вещдоки.

Я действительно не поскупилась на аккуратность и предусмотрительность. Окурок осторожно поместила в мешочек сразу же, а бокал — когда появилась возможность, потому что делать это в присутствии Курбановой было нельзя.

— А ты как думал! — отшутилась я и тут же перешла к делу: — Гарик, как можно быстрее! — Я кивнула на вещи.

— Расплату принимаю только натурой, — Папазян подмигнул мне.

— Согласна на любые условия, — ответила я, заранее обдумывая, как буду избавляться от настойчивого ухажера.

— Гарик Хачатурович, вас шеф вызывает, — обратился к Папазяну молоденький лейтенантик, заглянувший в дверь.

— Совещание, — Гарик виновато пожал плечами.

— По пути занеси, — я приподняла пакетики с окурком и бокалом и протянула другу, — звякнешь тогда, жду с нетерпением.

Я послала Гарику воздушный поцелуй и вышла из кабинета. В ментовке был спертый, прокуренный, тяжелый воздух, поэтому я с удовольствием покинула помещение. На меня сразу пахнуло дождем, листвой, травой, весенней свежестью. Посмотрев на небо я обнаружила, что иссиня-черные тучи заволокли небо, и где-то вдалеке уже сверкала молния. Ветер заметно усилился, поднимая клубы пыли.

— Погода под стать событиям, — проговорила я и села в машину.

За время ожидания результатов экспертизы нужно было позаботиться о билетах до Тюмени. Я набрала номер аэропорта.

— Аэропорт, — ответили мне на том конце провода.

— До Тюмени на сегодняшний вечер можно билетик заказать?

— Нет, к сожалению, погода нелетная.

— На какое время можно надеяться? — с сожалением спросила я.

— Если верить синоптикам — на завтрашнее утро.

— Хорошо, сделайте один билет в салон для курящих, — я назвала свои данные и положила трубку.

Теперь я планировала пощекотать нервишки Наполеону. Поскольку ничего конкретного мне пока не было известно, единственным вариантом беседы с ним являлся блеф. То, что я напала на след Сурковой, он мог уже знать, а мог и нет — в свете последних событий Орлов мог просто побояться показываться на глаза человеку, который имел на него заметное влияние. Шок от этого известия я надеялась усилить еще кое-чем.

Второй раз добираться до жилища Подольского мне было значительно легче, и я припарковалась у дома Наполеона. Особых надежд на его пребывание в родных стенах в это время дня, конечно, питать не стоило, но я подумала, что он, возможно, заехал на обед или же заглянет за чем-нибудь позже. Во всяком случае, мне было безразлично, где проводить минуты ожидания.

На звонок в дверь никто не ответил. Домофон молчал. Мне пришлось обернуться, потому что я услышала звук приближающейся машины и скрип тормозов. Сквозь приоткрытое окно «девяносто девятой» на меня, ухмыляясь, смотрел Наполеон.

— Что, милая, соскучилась? — фамильярно протянул он.

— Да, мой карапузик! — по-детски вытянув губы, парировала я.

Подольский уже совершенно другим тоном спросил:

— Че надо?

— Я скажу, я скажу, че мне надо, че мне надо, — запела я, — когда в дом, когда в дом мы войде-о-ом!

Я плавным движением руки указала на дверь.

— И че ты в певицы не подалась?! — искренне удивился Подольский моим вокальным данным, открывая калитку.

Наполеон, как истинный джентльмен, пропустил меня вперед. Но, как оказалось, его джентльменство являлось целиком и полностью продуманным. Из-за тяжелой двери на меня бросилась огромная кавказская овчарка, которая, к счастью, была прикована к будке цепью. Чтобы удовлетворить потребность своих острых клыков, собаке не хватало буквально сантиметров восьми.

— А-а-а-а! — зашелся смехом Наполеон. — Испугалась?

— Если б она меня цапнула, испугался бы ты — я б собаку пристрелила, а потом тобой занялась, — скрывая испуг, закричала я.

— Да ладно, не сердись, я ж знал, что она не достанет, — Подольский вынул ключ, чтобы открыть дверь в дом. — А знаешь, как я ее назвал? — Наполеон обернулся и посмотрел на меня, как-то по-детски глупо улыбаясь. Он даже ответа дожидаться не стал: — Таней! А-а-а-а!

Мне хотелось дать ему в морду, но я успокаивала себя тем, что сейчас смогу отыграться на этом идиоте.

— А че ты хотела? — оправдывался Подольский, снимая башмаки. — Не будешь через мой забор лазить!

«Если я постараюсь, то ты в скором времени с тоской будешь смотреть на другой забор, повыше этого да с колючкой!» — зло подумала я.

— Рано ты радуешься, — я начала запланированный разговор, стараясь сохранить спокойствие.

— Еще раз документы на лагерь хочешь посмотреть? — с издевкой спросил Наполеон.

— Да нет. Спросить хочу — почему ты туда нос не показываешь?

— Некогда! Я человек деловой…

— А вот скоро Суркова приедет, будет там жить-поживать да добра наживать… — загадочно протянула я.

— Не прие-е-едет! — с дразнящей интонацией ответил Подольский.

— Так я ее привезу! — Я уставилась Подольскому прямо в глаза.

Он немного замялся, как бы обдумывая, может ли это быть правдой. По всей видимости, Орлов еще не доложил ему о последних результатах моего расследования.

— Да ты не напрягай мозги, — прервала я глубокие раздумья собеседника, — это так и будет. Тетенька-то нашлась, в Тюмени.

— Так-таки и нашлась? — не веря, но уже как-то боязливо спросил Подольский.

— Ну, не нашлась пока, но зато я знаю, где ее искать.

— Тоже мне! Иголку в стоге сена долго ищут! Тюмень — не Москва, но и не село Кукуево!

— А у меня адресок есть!

Наполеон сник. Он явно не находил, что мне ответить.

— Да ты что же, отчаялся, что ли? — с притворным сочувствием обратилась я к нему. — Это была хорошая новость, а вот теперь — плохая. Готов?

Подольский, не желая казаться сраженным, небрежно развалился в кресле и столь же небрежно спросил:

— Н-ну?

Это и был подходящий момент для блефа. Совершенно неожиданно и кстати у меня появились все основания играть с Подольским, как кошка с мышью, — в сумке запиликал сотовый.

— Да, — ответила я.

— Готовься рассчитываться! — Я узнала голос Гарика.

— Ты сначала скажи, каков результат, — как бы торгуясь, протянула я.

— Пальчики и там, и там принадлежат одному человеку.

— Так я и думала! — почти взвизгнула я от радости.