в печать другую статью, а не интервью. Поздно ночью Муссолини все же приходит, но газета уже в печати. Между Анжеликой и Бенито снова нарастает напряжение. Она обвиняет его в малодушии. Он приводит массу объяснений своего отсутствия. В конце концов Муссолини печатает это злосчастное интервью, сопроводив его двусмысленной статьей, что ясно уже из названия: «Некоторые возражения». Да и имени немецкого товарища он не упоминает. Что до возражений, вот одно из них: мы не одобряем голосование за военные кредиты. Но мы понимаем, что ощущают немцы перед лицом русского вторжения, как понимаем мы состояние французов перед лицом вторжения немецкого. В любом случае, мы признаем интернационалистические заявления нашего товарища. Какое счастье, что существует такая великая страна, как Италия – для будущего Социалистического интернационала, для того чтобы вновь поднялись и сплотились ряды, развеянные ныне ураганом войны[189].

Анонимный Зюдекум объясняет позицию Германии так: война – это реакция на то, что Франция финансировала русский царизм, который, в свою очередь, выказал агрессию по отношению к Германии. И все это при скрытой поддержке Великобритании. Балабанова вставляет в статью несколько телеграмм, которыми обменялись император Германии и король Англии и из которых можно сделать вывод о «добросовестной политике Англии». Только в конце русская революционерка дает пищу для размышлений.

Вот что думает немецкий товарищ об итальянском нейтралитете. Перед итальянским социализмом и итальянским государством стоит очень высокая задача: сохранить нейтралитет, чтобы иметь возможность вмешаться в интересах прочного мира, в интересах цивилизации и неприкосновенности.

Это верх лицемерия. В интервью не упоминается Зюдекум, не объясняется, что этот таинственный товарищ приехал в Италию, чтобы убедить социалистов поддержать венскую и берлинскую войну. Социалисты прячут голову в песок. Газеты же рассказывают всю подноготную и обвиняют ИСП в том, что ее бросает из стороны в сторону: то к Франции, то к Германии. На самом деле это не так: партия дает крен в сторону Парижа. 30 августа в Avanti! появляется статья Модильяни[190], в которой он признает искусительную привлекательность Франции, однако считает, что итальянцы «должны проявить силу духа и не поддаться ей». Сальвемини идет дальше: он критикует нейтралитет, который, по его мнению, не устойчив ни с теоретической, ни с практической точки зрения:

…«Абсолютный пацифизм» не является социалистической теорией. Социализм – это не мир: это справедливость. Вкупе с миром, если это возможно; с войной (как внутри страны, так и с внешним врагом), – если она необходима… насилие вполне допустимо, даже желательно, во внутренней политике, так почему же оно должно быть «абсолютно» достойно осуждения в международных вопросах?[191]

Ему отвечает Муссолини, для которого не существует противоречия между пацифизмом в международных отношениях и насилием во внутренней политике: первое – это сотрудничество классов, второе – классовая борьба.

В партии многие стали отступать от абсолютного нейтралитета. Казалось, усиливался крен в сторону Парижа. Само руководство ИСП, созванное 1 сентября, чтобы развеять слухи о миссии Зюдекума, выразило беспокойство о судьбе Франции. А партийная газета задавалась вопросом, сможет ли немецкий социализм искупить свою вину после войны: «Посмотрим. Но скажем сразу, что только при этом условии он сможет вновь стать членом Социалистического интернационала»[192]. Эти реверансы в сторону Франции раздражали Анжелику, она однозначно осуждала все формы социал-патриотического коллаборационизма. По ее мнению, не могло быть и речи о выборе между Францией и Германией: обе эти страны – буржуазные государства, а погибают в любом случае пролетарии.

По пути в Берлин Зюдекум останавливается в Милане. Он боится, что на него нападут антигерманские экстремисты. Он запирается в гостинице; ему страшно, и он посылает Муссолини телеграмму, в которой просит о встрече и защите. Муссолини умывает руки: у него дикая головная боль и он уговаривает Анжелику пойти на встречу вместо него. Ее не волнует, что об этом подумают, и она возвращается из Швейцарии, куда уехала, чтобы быть рядом с подругой, потерявшей дочь. Едва она переступает порог гостиницы, где обосновался Зюдекум, ей вслед летят тяжкие обвинения: ИСП «зюдекумизировалась», то есть продалась немцам. Она становится главной мишенью. Националисты и некоторые социалисты-франкофилы видят в ней воплощение «пангерманизма». Французские и английские газеты доходят до того, что пишут, будто поездка Зюдекума – ее рук дело. Одним словом, Анжелика Балабанова якобы ведет двойную игру. «Это русский адвокат немецкого социализма» – мечет гром и молнии Либеро Танкреди (псевдоним Массимо Рокка) в газете Resto del Carlino[193].

Анжелика отвечает. Она вспоминает, как ее выслали из Австрии в 1909 году и несколькими днями ранее из Германии за участие в «красной неделе». Ее послужной список как пацифистки кристально чист. Однако все труднее становится удержать всю партию на колеблющейся почве нейтралитета. Многие социалисты перепрыгивают через ров и становятся на сторону Франции. Среди этих готовых на прыжок – Муссолини. И все же еще в сентябре он пишет секретарю Лаццари: у него сложилось впечатление, что франкофильство ведет к кровопролитию. А он против поджигателей войны, тысячу раз против! Нейтральный пролетариат, нейтральные итальянцы![194]

А за кулисами разворачивается совсем другая история: интервенционисты всех мастей знают, что редактор Avanti готов свернуть знамена и сдаться. В августе и сентябре во многих газетах появляются домыслы и инсинуации, которые вынуждают Муссолини постоянно писать опровержения и ужесточать направленность газеты. Балабанова прикладывает немало сил, чтобы заставить его занять твердую позицию[195]. Альцесте Делла Сета уверен, что Анжелика («фанатичная спутница непоколебимой марксистской веры») имела «огромное влияние» на Муссолини.

Хотя этот товарищ часто впадал в крайности, она проводила в Италии чрезвычайно важную работу, прекрасную во всех отношениях, и надо согласиться, что трудно встретить человека, столь преданного делу, Идее. И этот ее фанатизм в тот критический для социалистов момент (для всех социалистов, особенно для немецких, которые являлись для международного движения не самым лучшим, не самым назидательным примером) помог ей убедить Муссолини, что заявления 1 сентября (сильное осуждение итальянской социалистической партией немецких социал-демократов, ред.[196]) были ошибкой: по крайней мере, ошибкой тактической[197].

А тем временем Муссолини уже почти созрел для предательства. Никто не заметил в нем особых перемен. Как это могло произойти? Этот вопрос будет мучить Балабанову долгие годы, и многие будут ей его задавать. Ее ответ будет в чем-то искренним, в чем-то оправдательным. Она никогда не скажет, что ее бывший ученик изменил свое мнение, пришел к убеждению, которое разделяли многие социалисты в Европе. По мнению Анжелики, он стал «проституткой», продавшейся итальянской буржуазии и французским секретным службам,