Маша с отцом оставались на мероприятии долго, пока не ушел последний гость и не были убраны все столы. Они активно помогали в уборке, стараясь загладить впечатление, оставленное выходкой Светланы.

– Я в тебе просто разочарован, – горько жаловался Даниель. – Я этого просто не понимаю. Какая распущенность!

– Да ты что, не понимаешь, что эта дрянь делает? Она же насмехается над самой идеей искусства. Какое у нее право совать в такие материи свой длинный нос? Ведь люди будут думать, что это и есть русская культура!

– А что же это, по-твоему? – искренне удивился Даниель.

– Не смей так говорить! – Света от возмущения даже замахнулась, как будто хотела ударить мужа по щеке. – Ты не имеешь ни малейшего представления о нашей культуре, если этот балаган принимаешь за искусство!

– Это фольклор, народное творчество. Конечно, это часть русской культуры.

– Нет, это не фольклор, это хулиганство! И вовсе не такое безобидное, как ты думаешь. Глядя на это безобразие, на эту взбесившуюся тетку и пьяного мужика, люди составляют мнение о русской душе. Вот так и создается образ этакой придурковатой, неполноценной нации! Удивительно, как еще могли появиться среди них Чайковские и Толстые. Таких, как Марина, в тюрьму сажать нужно! Они приносят вреда больше, чем убийцы и злодеи, – они убивают душу. А вы, немцы, не можете черного от белого отличить. Сидите и улыбаетесь, потому что в вас душа уже давно умерла!

– Мы раньше никогда не опускались до выяснения отношений на таком уровне, – обиделся Даниель. – Ты просто завидуешь.

– Завидую? Чему?

– Марина дело делает, работает с утра до ночи, а ты хочешь только сливки снимать. А если не получается, ты бесишься.

– Боже мой, до чего же ты наивный! – всплеснула руками Света. – Ты же все, ну абсолютно все за чистую монету принимаешь! Неужели ты не видишь, с кем дело имеешь?

– Отлично вижу. Я имею дело с человеком, у которого есть принципы и прекрасные деловые качества.

– Она страшный человек.

– Чем?

– Да хотя бы тем, что сеет между нами раздор. Тем, что она нас использует, а мы, как два осла на веревке, за ней плетемся и согласно головами покачиваем!.. А впрочем, я ей даже благодарна, – вдруг круто изменила направление Света.

– Что? – совсем сбился с толку Даниель.

– Она расширила палитру моих ощущений. Она породила во мне ненависть. Я никогда не знала этого чувства.

Метнув в Даниеля огненный взгляд и не пожелав спокойной ночи, Светлана ушла к себе.

Марина позвонила через неделю.

– Как дела, Светик? – спросила она, как ни в чем не бывало.

– А что тебя интересует? Ты, наверное, хочешь знать как я пережила этот кошмар, который ты устроила в субботу? Так я тебе отвечу. Если тебе нравится хороводы водить – пожалуйста. Никто не против, но только не с моими знакомыми. Я за тебя краснеть не собираюсь. Понятно?

– Чего уж тут непонятного, – вяло ответила Марина.

– Ты что из себя дурочку корчишь? Ты что, не видела, как солидные мероприятия проводятся? Полгода над этим работали, и все коту под хвост!

– Не драматизируй, – попыталась успокоить подругу Марина.

– Да неужели ты думаешь, что после этого посмешища к нам кто-нибудь из нормальных людей прийти захочет?

– Не захотят нормальные, придут ненормальные, – лаконично возразила Марина.

Света молчала.

– Ну ты все, оторалась? Теперь я скажу. Твои концерты с блеском и треском мне тоже очень нравятся, и, имея мужа-миллионера, вполне можно позволить себе такое развлечение. Но этот блеск и тарарам всю выручку сжирает. А так как у меня на руках вместо миллионера – инвалид, то мне нужно думать, как деньги зарабатывать, а не в экран телевизора скалиться.

– Да неужели ты не понимаешь, что если работать на хорошем уровне, то со временем и деньги появятся?

– А у меня нету этого времени. Я вот вечерок организовала, пять тысяч собрала, из них четыре в карман положила, и очень довольна.

– Та-ак. Интересно… – опешила Света. – Значит, ты положила в карман четыре тысячи и так спокойно мне об этом сообщаешь?

– Не тебе же их отдавать, ты-то тут при чем? Ты ж палец о палец не ударила.

– Ах, вот оно что? Палец о палец, говоришь! – Света едва не задохнулась от наглости подруги. – А кто тебе деньги принес? Зал наполовину моими людьми заполнен. Кто тебе рекламу делал? Кто контакты устанавливал? А зал у тебя откуда? От спонсора, которому Даниель проспекты печатает. А компьютер, на котором ты свои делишки обделываешь? А на машине тебя кто возил по всей Германии? Ты забыла? Тогда мы не считались! Тогда было все поровну!

– Свет, да успокойся ты, – попыталась пригасить разгорающийся пожар Марина. – Я же деньги не в карман кладу – в кассу, на развитие общего дела.

– Ага, теперь затянула свою любимую песенку – общее дело, общее дело! Нет у нас с тобой общего дела! И быть не может! – Света швырнула трубку и, опустившись на диван, бессильно заплакала.

Время шло. Света лежала на диване, в который раз перебирая свои обиды и переживания. Постепенно ей становилось ясно, что никому ничего она доказать не сможет. Запал ярости постепенно прошел, а вместе с ним исчезли куда-то и творческий апломб, и желание действовать. До нее доходили слухи о Марининых успехах, ее имя продолжало появляться на страницах газет. Пользуясь благосклонностью властей, она запустила руку в городскую казну, и теперь недостатка в средствах не испытывала. Но не это печалило Свету. Как ни странно, она страдала от разрыва с подругой. Тогда, спровоцировав ссору, она ожидала совсем другого эффекта. Втайне надеялась, что Марина не справится, не развернется без ее помощи, прибежит, приползет, попросит прощения. Но ничего этого не произошло. Вместо того чтобы пойти ко дну, подруга-соперница оказалась тренированным пловцом, и, мощно загребая руками, безмятежно поплыла к берегу.

Уже осознав, что Марина исчезла из ее жизни навсегда, Света, как тяжело влюбленная, продолжала сидеть у телефона в ожидании чуда. Но чуда не происходило. Постепенно прекратились и деловые звонки. Ток делового напряжения был полностью переведен на Маринину подстанцию, оставив Светлану обескровленной, обезжизненной, как выключенный из сети электроприбор. В этом состоянии вялой апатии она провела несколько месяцев. Даниель пытался расшевелить жену – сначала уговорами, потом упреками, но, видя, что ничего не помогает, махнул рукой и перестал замечать диван с заплаканной женою, как если бы на нем вместо Светы лежала подушка или плед.

Света совсем ушла в себя. «Вот, все они такие, арийцы, – распаляла она себя, лелея и оберегая обиду, – не понимают, что человек может страдать. Зачем им чужие переживания? Отставил в сторону, как ненужную табуретку. У них порог чувствительности запрятан поглубже, подальше от глаз, как отопительные приборы в подвальном помещении. Не доберешься».