Она впервые в жизни почувствовала враждебность и равнодушие окружающего ее мира. Жизнь словно поменяла окраску и из яркой, полноцветной превратилась в однородную черную массу, в которую иногда пронзительным последним лучом врывалась дочка и, на мгновение осветив черноту, вновь исчезала, ничего не замечая в своем прекрасном детском эгоизме.

– У Фридриха умерла мать, – однажды заявил Даниель, вернувшись с работы.

– У какого Фридриха? – равнодушно промямлила Света.

– У Феди – Марининого мужа.

Света оживилась.

– А ты откуда знаешь?

– Она была у меня на работе.

– Кто? Марина?

– Ну да, а кто же еще?

– А что она у тебя делала?

– Как, ты разве не знаешь? Я делаю для нее рекламу.

Света похолодела.

– Ты это серьезно?

– Я ничего не понимаю, – повысил голос Даниель. – Ты сама ее ко мне привела, умоляла помочь, вот я и помогаю.

– То есть, ты хочешь сказать, что продолжал с ней работать все это время?

– Ну, конечно. Ты же знаешь, я не согласен с твоей позицией. Я не считаю, что она делает что-то плохое.

– То есть все это время, пока я валяюсь в депрессии, в которую меня вогнала эта мерзавка, – продолжала Света, как бы не расслышав слов Даниеля, – ты за моей спиной обделываешь с ней ее делишки?!

– Как тебе не стыдно…

– Нет, мне не стыдно! – остановила мужа Света бесстрастным, безжизненным тоном, полностью лишенным эмоциональной окраски. – Ты предатель, перебежчик. – Она встала. Ее глаза налились изумрудной зеленью, щеки порозовели, лицо осветилось вдохновением гнева. – Я не могу любить труса и предателя.

«Боже мой, какая красавица!» – совсем некстати поймал себя на мысли Даниель.

– Тебе эта корова больше по душе, – продолжала Света все тем же жутким тоном. – Ну что же, я не возражаю. Отправляйся к ней.

Последних слов Даниель как будто не расслышал.

– Ну все, хватит, – прохрипел он, не в силах сдерживать внезапно нахлынувших чувств. Схватив жену, он с силой сжал ее в объятиях.

– Ты что делаешь? – задохнулась Света. – Отпусти немедленно!

– Теперь здесь буду командовать я! – заявил Даниель и повалил Свету на диван.

– Отпусти! Наверху ребенок. Я буду кричать!

Шок, вызванный сексуальной атакой мужа, неожиданно вывел Свету из оцепенения. До последнего момента чувственная сторона жизни оставалась для нее закрытой. Все эти страсти с сексуальными истериками, которые показывают по телевизору, она считала выдумками, не имеющими ничего общего с реальностью. Ее интимная жизнь с мужем протекала спокойно и являлась как бы частью распорядка дня. Завтрак, обед, ужин… И – необременительные обязанности, дань благодарности на алтарь семейного счастья. Даниелю нравилось дремотное безразличие, с которым Света совершала эти вечерние жертвоприношения, ее фатальное подчинение законам мужского владычества. В любви он был узурпатором, единовластным держателем акций на наслаждение. Об огненных страстях и неуемных любовницах он тоже знал только понаслышке и совершенно не рвался к любовным олимпам. Но полное охлаждение жены, которое последовало сразу за ее профессиональным поражением, потрясло Даниеля. Жизнь, казавшаяся вполне состоявшейся, дала течь, как старая, пусть и казавшаяся надежной посудина. Запасшись терпением, он стал ждать, но дни шли за днями, а Света все так же продолжала лежать на диване, глядя в телевизор, чужая и отстраненная. Долгие месяцы воздержания и обида на жену в конце концов закончились припадком животной ярости, когда он простым первобытным способом вернул свои права.

Светлана была потрясена. Теперь, тайно поглядывая на мужа, она пыталась обнаружить на его спокойном лице следы той обжигающей, огненной ярости, которой оно озарилось тогда, на диване. Сама того не желая, она вынуждена была признать, что страсть – это не так уж и плохо, и смотрела на мужа куда более заинтересованными глазами. На Даниеля же эта история оказала прямо противоположное действие. Он как будто перегорел. Слишком сильная эмоциональная вспышка, как сверхмощный удар тока, выбила предохранители и полностью перекрыла подачу энергии. Светлана, столько лет державшая его в приятном напряжении, вдруг перестала его интересовать. Утратив интерес к жене, Даниель углубился в работу и стал все реже бывать дома.

– Я завтра уезжаю, – однажды заявил он, надевая кожаную куртку.

– Куда?

– В Ганновер. Ты не видела мои ключи от машины?

– По работе?

– Нет.

– А зачем?

– Помочь Марине продать дом.

– Какой дом? – спросила Света, чувствуя, как почва уходит у нее из-под ног.

– Я же тебе говорил, у нее умерла свекровь. Остался дом в наследство.

– А ты к этому какое имеешь отношение? У нее свой муж есть.

– Ты же знаешь, ее муж двух слов связать не может. А там нужно проследить за правильным оформлением документов.

– Она сама себе мужа выбрала. А для оформления существуют юристы.

– Юрист – это большие деньги.

– Ну, правильно! А тебя можно использовать бесплатно.

– Schatz, не начинай все с начала.

– А откуда начинать? С конца? И не называй меня этим омерзительным словом Schatz!

– Хорошо, не буду. Поезд завтра в четыре часа дня… – Даниель повернулся и вышел на улицу.

– Она разведет нас! – крикнула ему вслед Светлана, но Даниель даже не обернулся, как будто не слышал. Только спина немного вздрогнула.

«Это что же получается, – думала Света, глядя на сизое облако, оставленное машиной мужа. – Мы с ней как будто канат перетягиваем, и перевес явно на ее стороне. Надо менять тактику».

– Машенция, ты готова? – крикнула она. – Нам пора выходить, в школу опаздываем.

– Готова! – Маша резво заскакала по лестнице вниз. Выбежав в прихожую, она с трудом подняла с пола огромный ранец и стала прилаживать его на спину. – Мам, помоги, – простонала она, кряхтя и изворачиваясь.

– Боже мой, как вы такую тяжесть таскаете? – удивилась Света, поправляя ранец на спине дочери. – Поедем завтра на вокзал? Папу провожать.

– Куда?

– Папа уезжает в Ганновер.

– Зачем?

«Вот и я думаю – зачем?» – подумала Света, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться…

– По делу, – сказала она и протянула дочери руку.

– А мы тебя завтра на вокзал повезем, – сообщила Маша отцу за ужином.

Даниель оторвал взгляд от бутерброда и вопросительно посмотрел на жену.

– Зачем? Я могу на такси.