– Умиравший паренек назвал его Равелем. Возможно, он ошибся, потому что Равель – фамилия.

– Фамилия? – переспросил Иван Харитонович.

– Да. Жозеф Морис Равель – слышали о таком? Это известный французский композитор и дирижер.

Старцев изумленно вскинул брови, на что латыш заметил:

– Не удивляйтесь, мы с супругой любим классическую музыку, когда есть возможность, посещаем концерты и знаем почти всех известных композиторов.

– Если так, то найдем, – задумчиво проговорил Василий Егоров. – Не думаю, что в Москве много людей с таким именем.

– Скорее всего, он один…

Из караульного помещения в курилку вернулся Васильков.

– Бойко с Баранцом уже в Управлении. У них важные новости, они ждут нас.

Сыщики засобирались. Поблагодарив Петериса за информацию, они попрощались с ним и, усевшись в машину, помчались на Петровку…

Глава пятнадцатая

Москва, Петровка, 38 – Народный комиссариат пищевой промышленности СССР; август 1945 года

С Нижних Котлов до Петровки ехали непривычно долго. После победы над гитлеровской Германией в Москву вернулась нормальная мирная жизнь со всеми положенными ей атрибутами: со счастливыми лицами граждан, с сотнями строек, с новыми школами, больницами, кинотеатрами, с нескончаемыми потоками транспорта по отремонтированным дорогам.

На подъезде к Добрынинской площади остановились в заторе. Августовское солнце перевалило зенит, нещадно нагревая асфальт и крыши автомобилей. На ходу спасал легкий ветерок, а тут хоть раздевайся догола. Невыносимая духотища! В кабине все равно что в русской бане. Покуда стояли, Старцев приоткрыл правую дверцу, водитель – левую. Закурили…

– Хороший мужик, – вздохнул Васильков.

И все без подсказок поняли, о ком он.

– Невозмутимый, как тяжелый танк, – с улыбкой подтвердил Егоров.

Тут и Старцев не удержался:

– Чего же тот бандит такого наговорил, что Озолс его в ответ покалечил?

– Может, и не наговорил, а совсем наоборот – молчал, как каменный истукан.

Васильков поглядел на товарищей.

– Так что ж, за это калечить? Разве можно?

– Калечить, конечно, не следовало. Но, вообще, Саня, это сложный вопрос.

– В чем же его сложность? – искренне подивился тот.

– Сложность в том, что иногда приходится воздействовать на несознательных граждан ради получения нужных сведений. Есть у нас такое понятие, как «оперативная необходимость». Слыхал о такой?

– Пока нет.

– Ну, представь, прихватил ты потомственного бандюгана из лютой шайки, – вновь подключился к разговору Старцев. – С ним все ясно – любоваться ему синим небом в клеточку до самой старости. А шайка его продолжает лютовать на свободе, козни всякие строит трудовому народу. И каждая минута на счету, потому как есть железная уверенность: ближайшей ночью убьют кого или вооруженный налет организуют. И вот тогда приходится включать «оперативную необходимость» – выбивать из него показания относительно социально чуждых элементов и их антинародных планов.

– Так это же незаконно, – уже без удивления, а скорее по инерции продолжал Александр.

Движение по Люсиновской улице возобновилось. Захлопнув свою дверцу, Иван пояснил:

– Незаконность незаконности рознь. Выбивая важные сведения, мы спасаем чьи-то жизни и народное имущество. А вот когда дубасят тех, кто уже осужден, получил справедливое наказание и отбывает срок – это мне тоже дико, противно и непонятно…

Служебная «эмка» резво выскочила на Добрынинскую площадь, повернула на Большую Полянку и помчалась к центру Москвы…

* * *

Настоящую «оперативную необходимость» некоторые служаки из НКВД подменяли безнаказанной вседозволенностью. Тот же Егоров как-то рассказал товарищам занимательную историю о герое Гражданской войны Иннокентии Байкалове.

Родился он в семье бедняка в селе Батурино Херсонской губернии. В начале Первой мировой войны призвался в армию. В составе корпуса генерала Баратова участвовал в походах и боевых действиях на территории Турции и Персии. Воевал храбро. За проявленный героизм был награжден двумя Георгиевскими крестами и направлен в школу прапорщиков. После получения офицерского чина продолжил службу в действующих войсках, Февральскую революцию встретил в звании штабс-капитана.

Покинув разлагавшуюся армию, Иннокентий вернулся в родную станицу. Однако мирной жизни так и не дождался – через несколько месяцев пришлось делать выбор.

Лозунги большевиков оказались наиболее привлекательными, и бывший штабс-капитан Байкалов стал под знамена нарождавшейся Красной Армии. Здесь он тоже не потерялся – воевал на различных фронтах, командовал батальоном, полком и дивизией. Заслужил два ордена Красного Знамени и наградной «маузер».

После войны руководство молодой Советской республики направило его за Урал, где недавно организованные рабочие бригады рубили и сплавляли лес по широкой реке. Байкалова назначили начальником агитационной экспедиции. Дали в его распоряжение старенький пароход, приказали отремонтировать и с началом навигации начать движение по реке между двумя большими городами.

И с этой совершенно незнакомой для себя задачей Байкалов отлично справился. Набрал экипаж и сотрудников, дал судну ремонт, загрузился углем, водой, провиантом, агитпродукцией и отправился в первый рейс…

Работа была несложной, но требовала четкой и отлаженной организации. Ночью пароход пыхтел, поднимаясь или спускаясь по реке, рано утром причаливал к дебаркадеру, и сотрудники тотчас выставляли прилавки с продуктами, простенькой одеждой, обувью, товарами первой необходимости: мылом, свечами, спичками, керосином, нитками, инструментами…

Весь световой день судно стояло у дебаркадера, а в его недрах работали мастерские по ремонту одежды и обуви, парикмахерская. Библиотекарь выдавал книги. А лектор в носовом салоне рассказывал о политической обстановке в мире, зачитывал статьи из свежих газет и крутил на кинопроекторе фильмы.

Вечером пароход снимался и опять всю ночь месил гребными колесами холодную речную воду, пока не приставал к следующему дебаркадеру, где его с нетерпением ожидали голодные до общения и новостей работяги.

С десяток лет трудился Байкалов на этой нужной и полезной должности. Трудился бы и дальше, но в один тихий сиреневый вечер, когда пароход стоял на плановом ремонте, за ним пришли сотрудники НКВД. Он обвинялся в растрате, воровстве и еще бог знает в чем.

Все, кто работал с ним бок о бок, понимали, что обвинения надуманны. В составе экспедиции помимо Байкалова числились комиссар, начфин, начпрод, завхоз, начальник охраны и капитан судна. Каждый имел свои обязанности и отвечал за их исполнение. Загрузили в городе на весь рейс товар с объявленной ценой. А по окончании экспедиции приняли от начфина выручку. Копейка в копейку. И ни разу никаких растрат или недостач. Все честь по чести.

– Знаю я, кто под меня землю роет, – посмеивался в усы Байкалов, отвечая на вопросы следователя – молоденького лейтенанта.

– Да что ты говоришь, – безо всякого уважения кривил тот в усмешке губы. – И кто же?

– Агафонова и Мурашко. Уволил я их за многократные нарушения, вот и сочиняют кляузы.

На столе у следователя лежали два доноса. Первый был подписан бывшим продавцом Агафоновой, уволенной за нелегальную