А ты не понял. Ты вообще меня в упор не замечал, и я уже собралась обратно, но Микроб с Клыковым уговорили, сказали, что нужна я им. У тебя ведь Лизка была, принцесса, блин!

Я собрался оправдаться, уже рот открыл, но она приложила палец к моим губам.

— Дослушай. И вот, когда стало так хорошо после этого всего, ты зовешь замуж. И я боюсь, что станет хуже, как у многих! Как ты говоришь — в книгах, а в реальности: они были счастливы долгих десять лет, а потом поженились. Я просто боюсь, что станет хуже!

Вот теперь я рассмеялся, обнял ее, но она вырвалась, похоже, обидевшись.

— И ничего смешного!

— Рина, я не хотел наступить на больное, правда! Хуже не будет, обещаю, это не в моих интересах! Я ж умею считывать желания. Думаешь, мне станет хорошо от того, что плохо тебе?

Вот ведь как. Выходит, у нее это еще болит, а я повел себя, как слон в посудной лавке. Мы обнялись. Странное получилось предложение руки и сердца, даже кольца не припас. Впрочем, у меня будет возможность реабилитироваться. Рина любит небо. Через Тирликаса попытаюсь договориться с пилотом. Частников нет, но, может, будет какой пробный вылет. В самолете и подарю кольцо.

— И с мамой все-таки познакомиться придется, — вздохнула Рина.

— У вас не ладятся отношения? — уточнил я.

— Как раз наоборот. Отличные у нас отношения. Но я у нее одна, и она жутко ревнует. Иногда кажется, она меня родила только для того, чтобы держать при себе. К тому же, хоть и некрасиво так говорить о маме, она манипулятор. Так что не особо ее слушай.

— Спасибо, что предупредила. Идем к Гусаку.

Неудачный день завершился прощанием с Витьком. Он старался держаться и юморил, но на него больно было смотреть. Все желали ему здоровья — уезжал-то он типа на обследование, звали назад, говорили, что без него коллектив будет уже не тот. Особенно страдал Левашов. После того, как получил квартиру, он забрал младших к себе, и Гусак ему помогал — чисто так по приколу играл с детьми. Теперь же на него ляжет двойная нагрузка.

Я наблюдал за Риной, которая с Витьком не особо общалась, но сейчас между ними будто бы установилась незримая связь.

В общем, ощущение было таким, будто всем поскорее хочется разойтись, Витьку — остаться одному и нажраться, дать выход негативу, но никто не решался сделать, что хочется. В итоге первым, сославшись на занятость, ушел Лев Витаутыч, за ним — Круминьш, Жека и Игнат. За ними — остальные. Все чувствовали себя немного виноватыми, потому что понимали: не хочется ему уходить, и такие прощания не устраивают из-за того, что ложатся на обследование. Было ясно: Витек покидает команду навсегда, потому что серьезно болен.

Только до Димидко это не доходило, он успокаивал Гусака, говорил, что все будет хорошо, его вылечат. Мы с Риной вместе с ним поднимались по лестнице со второго этажа на третий.

— Волнует меня Витя. Он как будто что-то серьезное не договаривает. Вот скажи мне честно, у него рак? Уж слишком его штормило в последнее время, я уж подумал, что он употребляет наркотики…

Он замер на лестничной клетке, округлил глаза.

— Или он и правда наркоман и ложится избавляться от зависимости?

— Ни то, ни другое. У него что-то с сосудами и внутричерепным давлением, — уверил его я. — Он просто запаниковал.

— Так а мне что делать? — развел руками Димидко. — Искать кого-то на его место? Или нет?

— Он ясно дал понять, что — искать, — сказал я и продолжил подъем.

На душе было гадостно, и усугублять не хотелось. Я постарался переключить мысли на что-то более приятное, например, на предстоящую игру с не самым сильным соперником, «Пахтакором». Но почему-то от этого тоже было невесело. Пусть и июнь, лето, зелено, но не знойно…

В Ялту бы! Или небольшой поселок под Евпаторией — на золотом песке валяться и смотреть на звезды. Но летом мы всегда играем, не расслабишься, когда это необходимо.

Последняя игра в круге у нас двадцать шестого июня с «Шахтером» дома. Второй круг начинается седьмого июля. Можно расписаться двадцать седьмого и рвануть на юг на самолете дня на четыре. Сан Саныч не будет против. В конце концов, можно назвать это медовым месяцем. Точнее медовыми днями.

Потому, переступив порог, я объявил Дарине:

— Как ты смотришь на то, чтобы в начале июля поехать в маленькое на медовый месяц.

— Мы распишемся в июне? — уточнила она.

— Я так советуюсь и не настаиваю. Просто именно тогда будет большое окно между тренировками.

— Хм… Было бы неплохо. А куда?

— К морю! Место выберешь ты.

— Это, конечно, здорово, — Рина положила руки мне на плечи и обреченно произнесла: — Но придется тебе знакомиться с мамой. Дату выберешь ты.

— Заявление подадим завтра же в обед, — я поцеловал свою будущую жену.

— Тогда пути назад не будет, и мамы тебе не миновать. Но поскольку она моя родительница, и я знаю, насколько она сложный человек, обещаю не тянуть ее в нашу семейную жизнь.

— Мне заранее страшно, — улыбнулся я. — Давай сегодня ляжем спать пораньше, слишком уж насыщенными выдались дни.

* * *

О своем решении создать семью я объявил Димидко на следующий день, парням пока ничего не говорил, и он скрепя сердце согласился отпустить меня на четыре дня к морю.

Витаутыч договорился о прыжке с парашютом, такие развлечения практиковали и в этой реальности, но предоставляли их государственные структуры. Вот теперь будет нормальная помолвка. Точнее не нормальная, а такая, которую оценит Дарина.

В субботу, двадцать четвертого пришел соискатель на место Гусака. Встречу в конференц-зале ему делать не стали. Он вошел вместе с Тирликасом, напряженный, зажатый и маленький. Ну просто Микроб номер два, только помладше. И выглядел он не старше, чем на шестнадцать.

Пожалуй, впервые я почувствовал себя старым.

— Здравствуйте, товарищи! Встречайте. Николай Овчинников, левый крайний вместо Виктора. Он приехал к нам из Тирасполя. Надеюсь, вы сыграетесь. Пока ему семнадцать, но двадцать седьмого мая исполнится восемнадцать.

— Это че, прямо во время игры? — удивился Левашов и махнул рукой. — Сто пудов берем!

Димидко пригрозил ему пальцем, дескать, не пугай нам новенького!

Парень оказался отлично подготовленным, техничным. Правда, не блистал