Чтобы помешать борьбе Лея с корпоративной системой, я подал Гитлеру жалобу на Лея. Я заявил, что в любом случае Лей не соответствует занимаемому им посту. Гитлер впал в ярость и предложил мне предъявить доказательства, что я и сделал; по крайней мере, я думал, что сделал. Но ничего не произошло.

Как я уже упоминал, я не был близок с Гитлером, но тем не менее имел возможность в разное время обсуждать с ним корпоративную систему. Я часто бывал в Берлине и как-то, показывая ему одно из моих предприятий, затронул этот вопрос. Между прочим, в тот раз возникла и другая тема, а именно стычка Гитлера с Вильгельмом Фуртвенглером, дирижером оркестра. Гитлер рассказал мне, как послал за Фуртвенглером и приказал прекратить исполнение произведений еврейских композиторов. Это, мол, так же нетерпимо, как если бы он, Гитлер, влюбился в хорошенькую еврейку. Я внутренне рассмеялся, ибо действительно, стоило Гитлеру приблизиться к любой женщине и уставиться на нее влюбленными глазами, она оказывалась еврейкой.

Нацисты не только выдвинули мою кандидатуру в рейхстаг, но Геринг, как премьер-министр Пруссии, назначил меня прусским государственным советником пожизненно. Кроме фельдмаршала фон Макензена и адмирала флота фон Редера только двое или трое партийцев стали пожизненными государственными советниками, следовательно, предполагалось, что это особая честь. Я посетил пять вполне приличных заседаний государственного совета, но однажды Геринг сказал мне: «Я не могу больше проводить эти заседания при закрытых дверях, как намеревался, поскольку видел, как епископ Оснабрюка монсеньор Бернинг ведет записи». Так что еще после четырех заседаний все изменилось. Слушания по предложениям членов совета прекратились, и отныне с достойными государственными советниками обращались как с учениками, натасканными в духе национал– социализма.

Однажды даже Юлиусу Штрейхеру, редактору антисемитского листка «Штюрмер», разрешили прочитать лекцию в этом государственном совете Пруссии. Штрейхер был даже не пруссаком, а франконцем из Нюрнберга. Он говорил о законности, ссылаясь на нечто, случившееся с ним не так давно. Его тогда – а у власти еще было республиканское правительство – предали суду, и обошлись с ним предвзято, во что лично я охотно готов поверить, но это вовсе не причина для призыва «государственного деятеля» отменить закон! Правда, именно в этом состоял истинный смысл его речи, и очень показательно, что его чудовищная идея даже не подверглась обсуждению.

Однако вскоре о государственном совете благополучно забыли, как и о корпоративной системе. Лей, с его точки зрения, одержал полную победу, ибо при корпоративной системе не была бы возможна такая повальная коррупция, какая охватила собственное детище Лея – Трудовой фронт.

А я, как идиот, поверил в искренность намерений Адольфа Гитлера.

«Корпоративная» экономическая система (Standische Wirtschaftsordnung) не является, как может показаться из текста Тиссена, изобретением профессора Отмара Шпанна. То, что можно назвать корпоративными организациями, существовало в средневековой Европе в различных национальных экономиках. Напомним, что все парламентские правления имели похожее происхождение. Царствующие особы, когда им требовались большие суммы денег, созывали представителей разных «сословий», то есть социальных, экономических и профессиональных групп (в Германии Stande), которые и должны были выделить или утвердить эти денежные субсидии. Эти сословия состояли из: а) знати, б) духовенства (или представителей церкви), в) бюргеров – городских купцов. Борьба за признание рабочих и крестьян «четвертым сословием» известна из истории Французской революции.

Сословия не были искусственными образованиями; они сложились совершенно естественно в результате экономической деятельности. Знатные землевладельцы, как и бюргеры, организовывались в ассоциации, и решения, согласованные их представителями, облегчали взимание налогов. Хотя третье сословие, то есть бюргеры, впервые заняло свое законное место во время Французской революции и английской парламентской борьбы, экономическая власть буржуазии или классов граждан гораздо раньше вырвалась далеко за рамки их политического статуса.

Даже средневековые ремесленники и мастера объединялись в профессиональные группы или гильдии в соответствии с родом занятий, и каждая из этих групп устанавливала правила своей собственной торговли или ремесла, нечто вроде самоуправления.

Влияние этой экономической автономии, безусловно, не ограничивалось чисто экономическими вопросами, а распространялось на общественную жизнь, и особенно на общественную мораль. Обычно эти профессиональные группы стремились обеспечить каждому своему члену максимально возможный уровень комфорта. По мере того как экономика сбрасывала средневековые оковы и развивалась в направлении свободного капиталистического предпринимательства, это становилось все труднее и труднее. Профессиональные организации – гильдии и им подобные, – которые в Средние века могли легко защитить благосостояние городских ремесленников, постепенно были вынуждены принимать меры к предотвращению несправедливой конкуренции, как в торговле произведенными товарами, так и на рынке труда. Эти меры более не соответствовали современному образу жизни, который национальная экономика развила за предыдущие века.

Недостатки суперкапиталистической системы, развившиеся с XIX века, повсеместно критиковались и подвергались нападкам многих реформаторов. С одной стороны, существовали социалистические группы, желавшие преобразовать капиталистическую систему в коллективную экономику; с другой стороны – буржуазные реформаторы, жаждавшие большей степени общественной справедливости и более равномерного распределения национального дохода и в то же время признававшие право капиталистической системы на существование. Была и третья группа, особенно активная в Германии, стремившаяся к возврату некапиталистической экономики, в которой отсутствовала конкуренция, – другими словами, к возврату к условиям Средневековья. Представители этой группы требовали установления standische (то есть профессиональной, или, как она стала называться во всем мире, «корпоративной») экономической системы, которую они, однако, так и не смогли четко себе представить. Они считали современную экономическую свободу корнем зла и требовали возврата к ограниченной экономике (организованной корпорации). Они верили, что в результате появится тип человека скромного, гармоничного и абсолютно честного.

В XIX столетии эти теории защищали интеллектуалы романтической школы. Самым выдающимся из них, безусловно, был Адам фон Мюллер. С ним соглашалась часть католического духовенства в Германии и Австрии, а в более близкий к нам период – Отмар Шпанн, австрийский профессор национальной экономики, разработавший профессиональную систему в рамках своей теории «экономической универсальности». На заре национал-социалистического движения многие партийцы объявляли себя сторонниками идеи Шпанна.

В этой связи можно упомянуть тот факт, что в 1919 году, во время германской демократической революции после поражения в мировой войне, предпринималась попытка – вдохновленная советской системой большевиков – создать модернизированную систему экономических групп. На II съезде рабочих и солдатских советов, проведенном в том году, делегаты различных социалистических направлений проголосовали за некий план, предусматривающий создание профессиональной организации для каждой из различных отраслей экономики. Управляющий орган каждой отрасли торговли или индустрии, состоявший из равного количества выборных работодателей и рабочих, имел широкие полномочия по самоуправлению и должен был следить за тем, чтобы каждая отрасль руководилась с целью достижения наиболее высоких производственных показателей.