Кроме того, независимость лирического героя от чужого мнения: «И кто бы что ни говорил — / Я сам добыл и сам пропил» («Я в деле», 1961), — продемонстрирует и сам автор (уже без всяких масок) в посвящении «К 50-летию К. Симонова» (1965): «Я кто бы что бы где ни говорил, / Еще через полвека буду петь я, / Что Симонов здоров и полон сил. / Так значит — не финита ля комедья».

Что же касается гражданского аспекта, то он в полной мере представлен уже в «Серебряных струнах» (1962), где конфликт между лирическим героем и советской властью обострен до предела. Хотя власть в тексте прямо не названа, но ясно, что именно она лишила лирического героя свободы и хочет с ним расправиться: «У меня гитара есть — расступитесь, стены! / Век свободы не видать из-за злой фортуны! / Перережьте горло мне, перережьте вены, / Только не порвите серебряные струны! / Я зароюсь в землю, сгину в одночасье. / Кто бы заступился за мой возраст юный! / Влезли ко мне в душу, рвут ее на части — / Только б не порвали серебряные струны!».

Хотя лирический герой и выступает здесь безо всяких масок, а напротив — даже говорит о своей гитаре (прямая автобиографическая деталь), в песне присутствует один «тюремный» образ — образ стен, которые олицетворяют собой несвободу и скованность действий.

Поэт заимствует из уголовного жаргона выражение Век свободы не видать, которое обычно употребляется как клятва, божба, и вводит его в текст своего стихотворения, возвращая этому выражению его первоначальный смысл: «Век свободы не видать из-за злой фортуны!».

Лирический герой знает, что никогда не увидит свободу, так как живет в несвободном советском обществе, в «тюремных стенах». Кроме того, в этой песне впервые появляется мотив «злой фортуны», который впоследствии станет одним из центральных в системе художественных образов Высоцкого. И «из-за злой фортуны» лирический герой предчувствует свою раннюю гибель: «Я зароюсь в землю, сгину в одночасье». Через 10 лет эта строка отзовется в стихотворении «Енгибарову — от зрителей» и песне «Кони привередливые» (обе — 1972): «Сгинул, канул он, как ветер сдунул!». «Сгину я — меня пушинкой ураган сметет с ладони».

А в концовке «Серебряных струн» поэт предсказал свою судьбу: жизнь в условиях тотальной несвободы, борьбу с советской властью и трагическое завершение этой борьбы: «Что же это, братцы? Не видать мне, что ли, / Ни денечков светлых, ни ночей безлунных?! / Загубили душу мне, отобрали волю… / А теперь порвали серебряные струны», — так же как в песне «Не уводите меня из Весны!» (1962): «Я понял: мне не видеть больше сны! / Совсем меня убрали из Весны». Причем в обоих случаях лирический герой одинаково обращается к своим врагам: «Только не порвите серебряные струны!» = «Не уводите меня из Весны!». Но, несмотря на это, власть расправилась с ним, лишив свободы.

В песне «За меня невеста отрыдает честно» лирический герой вновь лишен свободы: «Мне нельзя на волю — не имею права, / Можно лишь — от двери до стены. / Мне нельзя налево, мне нельзя направо, / Можно только неба кусок, можно только сны»[312] [313]. Как и в «Серебряных струнах», здесь появляется мотив запретов, установленных властью, которая вновь порвала струны у гитары лирического героя, лишив его возможности петь (а эта возможность для него была дороже жизни: «Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду, / Только не порвите серебряные струны!»): «Не дают мне больше интересных книжек, / И моя гитара — без струны, / И нельзя мне выше, и нельзя мне ниже, / И нельзя мне солнца, и нельзя луны»87.

Однако налицо и существенное различие: если в ранней песне герой не видит для себя выхода, так как знает, какая его ожидает судьба, то в более поздней у него все-таки сохраняется надежда на освобождение из неволи, которая, правда, так и останется надеждой: «Сны про то, как выйду, как замок мой снимут, / Как мою гитару отдадут. / Кто меня там встретит, как меня обнимут / И какие песни мне споют…»[314] [315] [316].

Находясь в неволе (тюрьме, лагере или больнице), лирический герой часто ждет письма от своих друзей: «Ребята, напишите мне письмо, / Как там дела в свободном вашем мире»89 («Мой первый срок я выдержать не смог…», 1964), «Напишите мне письма, ребята. / Осчастливьте меня хоть чуть-чуть, / А не то я умру без зарплаты, / Не успев вашей ласки хлебнуть» («У меня долги перед друзьями…», 1969), «Есть дают одно дерьмо — для диеты… / Напишите ж мне письмо не про это» («Отпишите мне в Сибирь — я в Сибири», 1971).

Теперь рассмотрим произведение, в котором к разряду формально-ролевой лирики относятся лишь две строфы. Речь идет о песне «У меня было сорок фамилий…» (196290): «У меня было сорок фамилий, / У меня было семь паспортов, / Меня семьдесят женщин любили, / У меня было двести врагов, / Но я не жалею».

Перед нами — явно одна из масок лирического героя. «Сорок фамилий» и «семь паспортов», с одной стороны, свидетельствуют о многоликости самого поэта, а с другой — говорят о его жизненной неустроенности и о том, что из-за постоянных преследований со стороны власти (в другой ранней песне об этом сказано: «Мою фамилью-имя-отчество / Прекрасно знали в КГБ») он вынужден был многократно менять свою фамилию и паспорта. А все его стремления достичь своих целей натыкались на запреты и лишение свободы: «Сколько я ни старался, / Сколько я ни стремился, — / Я всегда попадался / И все время садился». Кстати, данная строфа напоминает целый ряд цитат из произведений разных лет: «Сколько лет воровал, / Сколько лет старался! / Мне б скопить капитал, / Ну а я спивался» /1; 241/ (здесь лирический герой также выступает в маске вора; кроме того, в песне «У меня было сорок фамилий…» встречается и мотив питья с напарником: «Кто-нибудь находился, / И я с ним напивался», — который будет реализован в песнях «Я был слесарь шестого разряда» и «Про попутчика»: «Завелся грош и — хошь — не хошь! — / Идешь и с товарищем пьешь» /I; 409/, «Чемодан мой от водки ломится. / Предложил я, как полагается: / “Может, выпить нам, познакомиться? / Поглядим, кто быстрей сломается!”» /1;