час:

Тот спасен, что Хенона он гибели спас,

Он столицу покинул, исчез вдалеке,

Ту последнюю мысль бог сжимал в кулаке.

Человек будет жить, воин рад оттого,

Но убийца двуглавый оставил его,

Цербер знал, что сбежала из Ада душа,

И в погоню летел, на пути все круша.

Он прошел сквозь врата, гнев взорвался огнем,

В нем зажглась злая память о деле былом,

Заиграл тут же блеском в жестоких глазах

Бесконечность назад позабывшийся страх:

Предводитель терцодов был горд и горяч,

Никогда он по жизни не знал неудач,

Но Владыка мгновенно его подчинил,

Половину народа его истребил.

На глазах у отца его дети горят,

Души мертвых уходят в безмолвие врат,

Там навек в пустоте пропадают они,

Угасают в агонии смерти огни.

И смеялся король, причиняя им боль,

Щедро сыпал на раны кровавые соль,

То терпеть не по силам терцодов царю,

Только тьмы не сумел он разрушить Зарю.

Сатана не желал его жизни лишать,

Заставлял только племя его погибать,

Беспощадно разил невиновных ни в чем,

Инквизитор-правитель крестил их огнем.

Цербер жизни лишить попытался царя,

Поразил его жар, что иссушит моря,

Но асуров владыка развеял то тьмой

И разруху оставил одну за собой:

Вспышка мрака и взрыв, что крушил все вокруг,

И врагов и друзей и вернейших из слуг,

Цербер выжил, но мощь Сатаны ощутил,

Пред Владыкой асуров колени склонил.

Чтоб свой род сохранить, Цербер лег у ноги

И примерял ошейник асуров слуги,

Сатане стал служить против воли своей,

Обречен быть рабом до конца своих дней.

У ворот надзиратель извечно стоит

И огнем беглецов неустанно разит,

А, коль душу не сможет в Аду уберечь,

Тем сумеет на гибель народ свой обречь.

Цербер шанс обретет, как зажгутся огни,

Лицезреть всех терцодов последние дни.

Зная то, он за жертвой сбежавшей летел,

И пустыми глазами на пустошь смотрел.

Человек же бежал, свой покинув острог,

От камней раскаленных не чувствуя ног.

От столицы вдали он остался без сил,

Только знал, что конец ему Цербер сулил.

То увидели боги в сияньи зеркал,

Как во тьме подземелья он светом мерцал.

И узнала Камира того беглеца,

Что бежал со столицы, из Ада дворца.

«Та святая душа! Не забыть мне вовек,

Как явился на суд сей седой человек,

Он был признан святым, но того не желал,

Вновь явился на суд, его взор воспылал.

Там, средь Башни, обители судей-богов,

За сто лет не бывало столь искренних слов,

Он хотел вечно жить средь обычных людей,

Всех святых и богов человек тот мудрей.

Его чистое слово цвело на устах

И превысило божье на Правды весах».

Память правды богиню улыбкой зажгла,

Лайонель возвратится — Камира ждала.

А святой на свободу нашел верный путь,

Чтоб к небесным высотам с земли сигануть,

Чрез пещеру он вышел из адских глубин,

За святым — трехголовых собак властелин.

Зверь бежал и одну лишь преследовал цель:

Чтоб вернулся в столицу беглец Лайонель,

Должен демон святого назад возвратить,

Ведь иначе народу терцодов не жить.

Цербер старца седого догнал над землей,

Был готовым к погибели верной святой,

Ожидал он, закрывшись руками, удар,

Цербер прыгнул к нему, кровожадный кошмар.

Но достичь своей цели терцод не сумел,

Он зубами на острый клинок налетел.

Между зверем и жертвой возвышен герой,

Возвратился из мертвых он искрой святой,

В Саламандра огне новых сил приобрел,

Чтоб вернуться к сраженью с сильнейшим из зол.

Воин к бою с чудовищем адским готов,

Час настал беспощадной дуэли врагов.

Цербер пастью меча острие зажимал,

Не сдавался под натиском воин Тефал,

Он руками усердно давил на клинок,

И чудовища черные брыли рассек.

Демон взвыл и поспешно назад отступил,

Мрачным взглядом он воину гибель сулил,

В нем от боли ненависти искра зажглась.

Ядовитая черная кровь полилась.

Но за гневом и обликом злобным своим,

Он в глубинах души был взволнован другим,

И все мысли терцода совсем о другом,

Что заставило насмерть сражаться с врагом.

Истребит всех терцодов асуров король,

Им подарит агонию, адскую боль,

Под ударами племя терцодов падет,

Виноват в том хранитель столицы ворот.

Лишь за них теперь Цербер сражаться желал,

На пути его — воин отважный, Тефал.

В демонических Цербера темных глазах

Увидал брат небесных защитников страх

И проникся несчастьем врага до глубин,

Но исход все равно только видел один,

После смерти Хенона от зверских атак,

Он убийцу оставить не мог просто так.

«В твоем взоре я горечь увидел утрат,

Только в смерти Хенона ты сам виноват,

Лишь за то я мечом тебя жизни лишу,

Упокойся же с миром — смиренно прошу»

— Молвил Церберу воин и ринулся в бой,

От огня Лайонеля скрывая собой,

Тот огонь он клинком пополам рассекал,

Цербер пламенем воина меч закалял.

Жар Тефал поглощал, чтоб стократ возвратить,

И чудовище в пепел навек обратить.

Одного лишь удара хватило ему,

Чтоб развеять огнем злого демона тьму.

Цербер пал, разрубил его тело Тефал,

Врат хранителя воин забвенью предал,

И доправил святого в небесный дворец,

Наступил в Мидиане мученьям конец.

Экскалибур

В ту седую эпоху начала времен,

Когда Светом неистовым мир был рожден,

Хаос новых созданий к порядку вели

Первородные сущности, братья Земли.

Там, где Тьму изничтожила Света коса,

Возводил свое царство отец Небеса,

Создал расу свою, небожителей род,

Где рожденное Солнце встречало восход.

Там в высотах сияли живые лучи,

Что остались от жизни последней свечи,

Что не дали во мраке вселенной упасть,

Света жизни останки хранят его власть.

Те осколки могущества силы святой,

Всех Миров, что оставил Отец за собой,

Воедино небесный владыка собрал

И народу, что создал его, приказал:

«Эта сила, что равных не знает в мирах,

Что забыта, потеряна в древних веках,

Может мир изменить, иль разрушить его,

Коль владыка ее пожелает того;

Мои дети, что дом их небесная высь,

Мои дети, что телом к душе вознеслись,

Завещаю ту древнюю силу я вам,

Я достойнейшему ее власть передам.

С мастерством кузнецов из небесных вершин

Не сумеет сравниться кузнец ни один,

Самым лучшим из них отдаю я тот свет,

Созидали чтоб меч, что в легендах воспет».

Кузнецы облаков за работу