Перед мысленным взором у меня мелькнуло потрясенное лицо Кристобаля за мгновение до падения с кормы.

– Да.

Она понимающе покивала, зажигая на столе свечу.

Отчего мне вдруг ужасно захотелось расплакаться? Прямо здесь, перед этой незнакомой женщиной. Мало того – перед матерью убийцы Кристобаля. И ее успокаивающий голос, и полное сочувствия лицо, и тонкие хрупкие руки – все в ней словно побуждало меня раскрыться. И дело было не только в Кристобале и его жуткой кончине – причина крылась в том, что я была так далеко от родного дома и так одинока. Будь у меня, по крайней мере, дитя, которого мне так всегда хотелось – кто-то, кто всегда был бы со мною рядом! В иных обстоятельствах я бы обязательно попросила эту женщину помочь мне стать матерью.

– Потерять кого-то очень нелегко, – промолвила она. – Ваши чувства вполне естественны, сеньор…

– Бальбоа. Кристобаль Бальбоа.

Я немного сдвинулась на стуле. За приоткрытой занавеской я разглядела небольшой домашний алтарь с фигуркой Девы Марии размером с ладонь. Перед ней стояла маленькая фотография ребенка, которого, похоже, привели на первое в его жизни причастие. Одет он был целиком в белое и держал в руках четки и Библию. По обе стороны от снимка стояли в вазочках гардении и горели свечи.

– Можете ли вы мне дать какое-нибудь снадобье? – спросила я. – Что-то, что поможет мне улучшить настрой духа?

– Растение, несущее радость… – задумчиво произнесла она. Потом встала со стула и повернулась к полке, уставленной множеством банок. Из одной емкости женщина достала горсть сухой травы и завернула в обрывок газеты. – Это Hierba de San Juan, иначе – зверобой. Заваривайте с ним чай и пейте по полчашки дважды в день. Но не переусердствуйте, поскольку это сильнодействующее снадобье, и к тому же его трудно найти. – Она положила передо мною сверток.

О нет! Похоже, мой визит стремительно подходил к концу.

– А это ваш сын? – указала я на фото мальчика на алтаре.

– Как вы узнали, что у меня есть сын?

– Просто угадал. Очень милое дитя.

Знахарка оглянулась на фотографию.

– Он давно уже не дитя.

Вот она – моя единственная возможность!

– А что… с ним что-то случилось?

– Почему вы спрашиваете?

– Его фото на алтаре.

Женщина поколебалась с ответом.

– Он уже несколько недель как пропал. Но от местных властей мне толку никакого. Никому до этого нет дела.

– Я понимаю вас куда лучше, чем вам могло бы показаться, – честно сказала я.

Глаза ее вмиг наполнились слезами.

– Тогда, быть может, вы мне сможете помочь? – произнесла она с неожиданным отчаянием в голосе, с разом обнажившейся беззащитностью. – Вы производите впечатление светского человека. Вы явно умеете красивыми словами разговаривать с людьми. И, судя по вашему виду, у вас есть деньги.

– Но чем же я могу вам помочь?

– Здешние полицейские не хотят меня и слушать. Они говорят, что мой сын просто куда-то переехал, и что он-де уже взрослый, и они не желают тратить время на поиски того, кто не хочет, чтобы его нашли. Но вас они послушают! Я знаю, что мой Франко никуда не переехал. Он все свои вещи оставил здесь. – Она указала на небольшую кровать позади меня и приоткрытый шкаф с одеждой. – У меня нет денег, я не в состоянии кому-то заплатить, чтобы его нашли. Сами посмотрите, где я живу! После того, как наш дом сгорел, я осталась совсем ни с чем. – Она горестно покачала головой. – Я только знаю, что Франко никуда бы не уехал от той женщины.

– От какой женщины? – спросила я, едва сумев выдержать невозмутимый тон.

– Я не знаю, кто она такая, но знаю только, что она буквально сводит его с ума. Из-за нее он начал делать то, чего иначе ни за что не стал бы делать.

– Что, например?

Она спрятала взгляд.

– Он бросил работу, стал пропадать неизвестно где, почти ничего не ел. А потом еще и уехал невесть куда! Уверена, она наложила на него какое-то заклятье. Я пыталась этому противостоять, но ничего не помогало.

– Но если вы никогда с ней не встречались – откуда вы знаете, что тут дело в женщине?

– Он мне о ней рассказывал. Говорил, что любит ее так, как никого и никогда.

– А почему вы думаете, что она не уехала вместе с ним?

– Он сказал мне, что вернется. Сказал, что едет что-то сделать ради нее и что через несколько дней будет дома. Но прошло уже три недели… – Она через стол схватила меня за руки: – Так вы возьметесь мне помочь?

Я должна была бы отнестись к ней с презрением – в точности, как к ее сыну, – однако эта женщина казалась мне такой беззащитной, впавшей в такое беспросветное отчаяние. Определенно она не ведала, какое зло сидело в душе у ее отпрыска. Как я могла не проявить к ней жалость! Она ведь потеряла все на свете: и мужа, и дом, а теперь еще и сына. Отчасти мне захотелось рассказать ей правду. Но с другой стороны, со стороны практической, что-то мне подсказало, что эта женщина, если я ее поддержу, может помочь мне в моем расследовании.

– Я могу попытаться, но вам понадобится быть со мной предельно честной и открытой. Что именно он собирался сделать для той женщины и зачем?

– Не знаю. Он мне этого не говорил.

– Нам необходимо ее найти. Это единственный способ отыскать его самого.

Донья Соледад вытащила из рукава носовой платочек шафранного цвета и утерла им слезы.

– Не представляю, как это сделать. Я уже перебрала все его вещи, но нигде нет никаких намеков. – Она высморкалась в платок. – Я знаю, он ничего плохого сделать не мог, он был хорошим мальчиком. Всегда таким добрым и послушным.

«Пай-мальчик, значит! Ну, понятно».

– И никаких нет писем?

– Ничего.

– А не мог он поделиться этим с каким-нибудь другом? Кому-то рассказать об этой особе?

– У него совсем не было друзей.

Она шмыгнула носом.

Если Франко так любил эту таинственную женщину и готов был сделать что угодно, лишь бы ей угодить, – то взял бы он у нее деньги, чтобы меня убить? Или в этом плане задействован был кто-то еще?

– Вы обмолвились, что ваш дом сгорел в пожаре? – продолжила расспрашивать я.

Она с тревогой поглядела на меня:

– Да.

– А как это случилось?

– Какое отношение может иметь тот пожар к исчезновению моего сына?

– Быть может, и есть какая-то связь. Расскажите мне об этом.

Знахарка снова села напротив меня. Мне до