Но это не отменяло того, что он ушел из единственного настоящего дома, что у него когда-либо был, потому что не знал, как любить Харпер и растить ребенка. И дело даже не в Кардозе. А в том, что из-за трудного детства он просто не верил, что из него получится хороший отец.

Вместо того чтобы отпустить прошлое, он позволил гордости и страху растоптать выпавшую ему драгоценность.

– Я должен был попытаться. – Эдгар поднялся. – Спасибо, что уделил мне время, больше я тебя не побеспокою.

– И все? Ты проделал весь этот путь, чтобы услышать отказ, и теперь уезжаешь?

– Ни на что другое я и не рассчитывал. Да ничего лучшего и не заслужил. Но я так боюсь смерти, что решился попытаться.

Что ж, его произвел на этот свет самый банальный трус. И как ни неприятно это осознавать, эта черта у них общая.

Они оба оставили своих женщин, и, возможно, поступок Данте даже хуже. Потому что бросил он не случайную любовницу, а лучшую подругу, что была ему дороже всего на свете и у которой он был единственным мужчиной.

Ну а то, что носит она не его ребенка… Да какая к черту разница? Если он решит стать его отцом, гены ничего не значат. И каждый раз, глядя в зеркало, он будет в очередной раз в этом убеждаться, сознавая, что доктор Данте Гейтс, в отличие от Эдгара, не трус.

Даже смешно. Впервые в жизни доктор Харпер Ливингстон не могла войти в лабораторию созданной с нуля компании, потому что за ее дверьми таилось слишком много воспоминаний. Но в офис прийти она себя все же заставила.

Химия и Данте сплелись так плотно, что она уже просто не могла их разделить, а ее тело жаждало его прикосновений так же сильно, как разум мечтал вновь услышать его слова. А ведь раньше они постоянно перезванивались…

Стоило ему уйти, как на следующий же день на нее накатила утренняя тошнота. Или, во всяком случае, она предпочла назвать это «утренней тошнотой», потому что все ее тело так и ломило от горя.

К крекерам и имбирному элю, что посоветовала Алекс, Харпер даже не притронулась. Когда Алекс ждала ребенка, именно Харпер металась по магазинам, привозя все, что желала будущая мать, но сейчас подруга не могла отплатить той же любезностью. Ее не будет рядом, чтобы сбегать за крекерами. Вообще не будет рядом – и точка.

Да и не так чтоб Харпер сильно нуждалась в чьей-либо помощи. Она уже давно привыкла сама о себе заботиться. Но вот моральной поддержки сейчас не хватало. Да и Кэсс начала интересоваться недвижимостью в Остине, не скрывая, что надеется переместить туда главный офис «Фиры». Собственно, у самой Харпер не было каких-то причин жить именно в Далласе, да и от Остина до родителей добираться ближе, словно это что-то значило… Они никогда не были особо дружной семьей.

Обычно, когда накатывало подобное настроение, Харпер звонила Данте, чтобы выговориться и поделиться. А он шутил и уверял, что на него-то уж она точно всегда сможет положиться.

Неохотно пролистав почту, Харпер убедилась, что от Управления как не было ответа, так и нет, а на новые свершения в лаборатории совсем не тянуло.

Хватит и тех свершений, что зреют у нее в животе. Она невольно улыбнулась. Даже если друзей не окажется рядом, у нее всегда будет малыш. Потому что с аналитическим умом и полной неспособностью разбираться в собственных чувствах, необходимо самой создавать крепкие связи.

Высморкавшись в платок, Харпер подняла глаза и с удивлением уставилась на человека, которого не рассчитывала никогда больше встретить.

– Данте.

Даже от его имени было больно.

– Можно войти?

Дождавшись ее кивка, он переступил порог, а она жадно вглядывалась в до боли знакомое лицо, на котором проступили новые морщинки в уголках рта и глаз. Может, все дело в долгом перелете? Или ему так же плохо, и он не может спать по ночам, лишившись привычной опоры?

– Из всех городов, где ты мог бы сейчас оказаться, в этом я совсем не рассчитывала тебя встретить.

– Я продал дом в Лос-Анджелесе.

– Что? Зачем? Ты закрыл шоу?

– Нет. Теперь мы снимаем в Цюрихе. – Пристально ее разглядывая, Данте скрестил руки на груди. – Как ты? Как малыш?

Не выдержав, Харпер горько усмехнулась:

– Все еще внутри. И все еще не зачат кем-то приемлемым.

– А что, если он или она… Что, если скажу, что хочу быть отцом этого малыша?

Слова, манившие несбыточным обещанием…

– Ты о чем? Конечно, ты отличный ученый, но генозамещение все еще до конца не отработано и допустимо лишь в лечении смертельных заболеваний. Ты не сможешь вынуть из моего ребенка Томаса Кардозу.

Да она бы в любом случае на это не пошла. Она любила ребенка таким, каким он был.

Но Данте лишь покачал головой:

– Я имел в виду совсем не это. Я не хочу ничего в нем исправлять, я просто хочу принять его с распростертыми объятиями.

Вздрогнув, Харпер уставилась в шоколадные глаза.

– Принять? – Неужели он передумал? Так чего же он хочет? Дружбы? Постельных утех? – И как же?

Резко сократив разделявшее их расстояние, Данте заключил ее в объятия.

– На все сто, – выдохнул он хрипло. – Ты. Малыш. Мы. Любовь.

Харпер чуть не задохнулась, но все еще не спешила ответить на объятие.

– Ты ушел. Я призналась тебе в любви, а ты швырнул мне в лицо мои же слова. А мне так сложно было это сказать, ведь я сама до конца себя не понимала.

В ответ на обвинение Данте даже не попытался отвести глаза и тем самым каким-то неведомым образом сломил разделявший их барьер. Сплетя пальцы с ее пальцами, он прижал ее ладонь к груди в том месте, где билось сердце.

– Я думал, что поступаю правильно. Что так будет лучше для всех. Я свалил все на Кардозу, но дело во мне. В моих сомнениях и ошибках. В моем прошлом. Все дело в том, что я тоже не разбираюсь в любви. Ты позволишь мне все объяснить?

Дождавшись кивка, он рассказал, как встретил биологического отца. Разумеется, она знала, что сам он прошел через систему опеки, но раньше даже и не подозревала, какой отпечаток на нем остался.

И, осознав все это, полюбила его еще сильнее.

– Я должен был остаться и попытаться найти путь, как сплести наши чувства, а я испугался и убежал. Бросив тебя в одиночестве. Потому что боялся, что из меня выйдет никудышный отец. Я банально струсил. Прости меня, – шептал он, целуя ее ладони.

– Я тебя прощаю. – Да и как иначе? Она никогда не смогла бы затаить на него злобу. – Но все равно не понимаю. Почему ты вернулся? И почему сначала ушел? Неужели все это было так сложно осознать?

Данте коротко рассмеялся:

– Для меня все это не просто, но одно я знаю точно: ты стоишь того, чтобы попытаться. Я боюсь отцовства, но без тебя жизнь невыносима. Я честно пытался, но у меня ничего не вышло.