– Я люблю тебя, и ты это знаешь.

– Нет, не знаю. У тебя просто давно не было женщин.

– Нам надо пожениться. – Я все более удивлялся себе, говорил сбивчиво и с придыханием. – Тебе может показаться, что я жажду симметрии, но почему бы и нет? Многие сейчас женятся. Пособие солдатской жены тебе бы не помешало. Прости, сам не знаю, что я несу. Возможно, хочу постоянства в этом шатком мире.

– Непреходящие ценности? Только твоя сестра поняла меня тогда. Помнишь, я говорила о золоте? Не думаю, что брак – ценность такого же рода. Не хочу замуж. Во всяком случае, до тех пор, пока Дэн нуждается во мне, я принадлежу только ему.

Ее слова повергли меня в ужас. Как не понимал я ее в ту минуту, так до сих пор не понял. Я только пробормотал:

– Господи, но это же безумие, это отдает ин…

– Инцестом? Чушь. Дэн для меня тоже абсолютная ценность.

Я снова ничего не понял, да и сейчас не понимаю этих ее слов.

– В любом случае для меня он всегда на первом месте. По крайней мере сейчас. Если с Дэном что-то случится, я не смогу думать о мужчине, который для меня всего лишь муж. И никакому мужу этого не понять, как и тебе, – так что спасибо за предложение, но забудь об этом. А теперь раздевайся.

Я разделся привычно, как на медкомиссии, и посмотрел вниз: никаких признаков страсти.

– Виной всему армия. Я давно уж должен был быть в казарме. Чувство долга отбивает всякое желание, – смутившись, произнес я. – Но я все равно тебя люблю, – добавил я гораздо увереннее – доказательство моей искренности было уже налицо.

Опоздание сошло мне с рук. В нашем полку о формальной дисциплине никто всерьез не заботился.

Курсы, на которые меня направили, находились в Тай-Морганнэг на границе Гламоргана и Монмутшира. Особняк и большой участок земли с буковой рощей, где проводились учения, был отдан в аренду военному министерству богатым семейством Рис, владевшим «Чайной компанией Гламоргана». Все двадцать курсантов получили звание сержанта. Военная администрация состояла из нескольких человек, зато штатских инструкторов не счесть, к тому же все как на подбор: смуглые, поджарые, хмурые грубияны. Ни имен их, ни происхождения никто не знал, на вид – выходцы из Центральной Европы и, по крайней мере, четверть из них – евреи. Называли их только по первым буквам имени и фамилии, которые, в отличие от фамилий, например, Зильберман или Вираг, не вызывали никаких ассоциаций, а только создавали путаницу. Они учили нас обращаться с противником так, как, вероятно, когда-то обращались с ними самими. Они знали все о болевых точках человека, об участке на голове, при давлении на который череп разлетался на части, о соотношении между числом выбитых зубов или вырванных ногтей и количеством информации, которую можно такими методами вытянуть из противника, пока тот не потерял сознание. Нам показали ржавые садовые ножницы, которые на практике использовались как инструмент для кастрации. Выдавливание глаз демонстрировалось на модели, максимально приближенной к живому человеку. Нам давали слушать записанные на пленку вопли несчастных и учили оценивать их по специальной шкале. Цель обучения состояла в том, чтобы выжать из нас остатки человеческого и сделать беспощадными по отношению к противнику. Нас без конца заставляли смотреть нацистскую хронику допросов с пытками, пока мы в знак протеста не притворялись спящими. После первой недели тренировок, чтоб мы не окочурились, нас отправили в двухдневный отпуск. Я не поехал к себе в Манчестер, вместо этого снял номер в гостинице «Ангел» в Абергавенни, взял напрокат велосипед и решил взглянуть на новые археологические раскопки.

Они шли полным ходом. Уже откопали северную стену позднеримского поселения и частично по кусочкам восстановили христианскую часовню. На стене просматривалась византийская мозаика с изображением Девы Марии и уцелевшая нога статуи какого-то святого на пьедестале. Лысый профессор-валлиец организовывал перевозку более мелких находок в Кардифф на выделенном для этой цели грузовике из-под угля. Каменные ножны предполагаемого меча короля Артура с надписью GLAD ART REG оказались частью контрфорса стены и переносу не подлежали. Школьники по свистку профессора разошлись на обеденный перерыв, чтобы подкрепиться сандвичами с джемом. Я снова сел на велосипед и поехал через поле к трактиру «Черный лев», который на самом деле и являлся главной целью моего путешествия. Мною двигало любопытство и недоумение. Хотел понять, что за родители произвели на свет Беатрикс и почему они не признают Ципу.

«Черный лев» оказался старым трактиром с трухлявыми скамейками под двумя тенистыми вязами у входа и огородом на заднем дворе. Я вошел в бар. Несколько фермеров учили играть в дартс молодого человека интеллигентного вида, который, вероятно, отказался от военной службы по религиозным соображениям и был направлен сюда для отбывания трудовой повинности. Несколько древних стариков коротали время за пивом. У стойки бара человек в рыбацкой шляпе беседовал с хозяином, из кармана его плаща торчал стетоскоп.

– Я не много книг прочел, – говорил хозяин, – но кое-что знаю твердо.

Это и был переживший катастрофу «Титаника» и Первую мировую войну Дэн Джонс, обладатель золотого слитка и солидного банковского счета. Трактир он держал скорее для развлечения, чем для заработка. Невысокий смуглый мужчина средних лет, с густой щеткой черных волос, небритый, в грязной рубашке без воротничка и в жилетке. Когда я заказал кружку пива, он, разглядывая лычки на моем рукаве, ответил:

– Будет сделано, старший сержант.

– Младший, – уточнил я и добавил: – Спасибо, мистер Джонс.

– Откуда вы знаете мое имя?

– Он думает, любого валлийца назови Джонс – не ошибешься, – заметил доктор. – Ну ладно, мне надо идти смотреть младшенького миссис Причард, у него круп.

Он допил свое пиво и, махнув рукой на прощание, ушел.

– Мне известно ваше имя, потому что ваш сын женат на моей сестре. – От удивления Джонс открыл рот. – Я служу здесь неподалеку, в Ньюпорте. Надеюсь, вы не против, что я к вам заглянул?

– Милли! – позвал Дэвид Джонс. Вот, значит, как он звал Людмилу. Он повторил имя еще раз, и из темноты заднего помещения появилась жена, вылитая Беатрикс, но средних лет, слегка располневшая, с сединой в завитых светлых волосах, очень привлекательная и в переднике с цветочками по деревенской моде. Ее дочь вряд ли нарядилась бы в такой.

– Это, – представил меня Дэвид Джонс, – брат той, на которой женился Редж

Они рассматривали меня полным укора взглядом, будто я виновен в выборе Реджа. Людмила Джонс заговорила по-английски, скорее с валлийским, чем с русским акцентом:

– Он всегда был непослушным мальчиком.

– Потому что женился на моей сестре? Я не только люблю Ципу как брат, я ее глубоко уважаю. Она профессиональный музыкант, очень способная и трудолюбивая. Ваш сын ее любит. Я говорил им, что они еще слишком молоды для брака, но не в моих силах было это предотвратить. Моей сестре очень горько оттого, что вы ее не признаете. – Я старался говорить прямо и