Последний стук. Шарик упал в лунку.

— Deux, — сказал крупье. — Noir.[24]

Орландо просидел у стола еще полчаса. Он с горечью отметил, что после его поражения красное выпало четыре раза подряд. Он вспоминал об Имоджин, об их радужных мечтах, которые похоронило рулеточное колесо. Что он теперь скажет кассиру? Наверное, его отправят в тюрьму, и он будет гнить там заживо, как граф Монте-Кристо в недрах замка Иф. А как поведать обо всем Имоджин? Впрочем, он знал, что она не рассердится — только огорчится из-за того, что их план потерпел крах.

В четверть третьего он вышел из-за стола. Француз, его новый знакомый, двинулся следом за ним. Маленькая старушка обняла его на прощание. «Бедный мальчик, — сказала она, — бедный мальчик». Пират отдал ему честь. «Какая смелость! — сказал он. — Какое мужество!» Крупье пожал ему руку. «Au revoir, monsieur.[25]Надеюсь, мы будем иметь удовольствие встретиться с вами снова».

Новый друг Орландо завел его в тихий уголок неподалеку от входа. На стене рядом с ними вели оживленный спор три греческих философа.

— Мистер Блейн, — сказал француз, — меня зовут Арно, Раймон Арно. Прежде чем перейти к делу, позвольте задать вам один вопрос. Умеете ли вы писать красками так же хорошо, как рисовать карандашом?

Орландо удивленно посмотрел на него. Писать? Красками? О чем это он, черт возьми?

— Конечно, — ответил он. — Я пишу красками лучше, чем рисую. Я учился в Королевской академии, а потом в Риме. Но что с того? Теперь это не имеет значения. Я должен казино десять тысяч фунтов. И у меня нет этих денег.

Раймон Арно обнял его за плечи.

— Мистер Блейн, я и мои друзья — мы искали такого человека, как вы. Мы оплатим ваш долг. Те, кто здесь не расплачивается, плохо кончают. Во Франции к таким людям относятся более снисходительно. Но здесь, в Монте-Карло, держатели казино считают, что игроков, залезших в долги, необходимо карать в назидание другим. Иначе их заведения погибнут под грудой неоплаченных долговых обязательств.

Орландо не верил своим ушам. Этот загадочный француз предлагает ему избавление!

— Что я должен буду сделать взамен? — спросил он.

— Вы будете писать, — ответил француз. — Вы отправитесь, куда я скажу, и будете работать для нас в мире живописи. Когда заработаете достаточно, чтобы погасить долг, мы вас отпустим!

Раймон Арно умолчал о том, что он сотрудничает с фирмой, торгующей произведениями искусства, и что эта фирма находится в Лондоне, на Олд-Бонд-стрит. Не сказал он и о том, что они искали такого человека, как Орландо Блейн, на протяжении целых полутора лет.

Орландо очнулся от долгой задумчивости. Мимо дома, в сторону озера, пролетела стайка скворцов. Он снова пересек Большую галерею и приблизился к мольберту с подражанием Гейнсборо. Потом, раскрыв лежащую рядом папку, посмотрел на иллюстрацию из американского журнала. Только дети — так ему велели. Родители не должны быть похожи, это было бы слишком невероятным совпадением. Только дети, причем и тут сходством не надо злоупотреблять. Он взял кисть и принялся за работу.

Орландо совершенно не представлял себе, кто отдает ему приказания. Он подозревал, что они исходят из Лондона. Все, что от него требовалось, — это работать в Большой галерее изо дня в день. По вечерам он играл в карты со своими тюремщиками.

Они играли на спички.

Лорд Фрэнсис Пауэрскорт никак не мог справиться с письмом. Он мрачно окинул взглядом то, что ему до сих пор удалось из себя выжать.

«1 ноября 1899 г.

Челси,

Флад-стрит, 64,

миссис Розалинде Бакли.

Уважаемая миссис Бакли!»

Пауэрскорт сочинял письмо возлюбленной покойного Кристофера Монтегю, искусствоведа, незадолго до смерти унаследовавшего весьма внушительную сумму. Он посмотрел на деревья за окном.

«Пожалуйста, извините меня за вторжение в Вашу личную жизнь, — начал он. — Родственники попросили меня расследовать смерть недавно погибшего искусствоведа Кристофера Монтегю. Мне намекнули, что Вы с ним дружили. Я был бы Вам очень признателен, если бы Вы согласились уделить мне немного времени для короткого разговора о Кристофере. Естественно, наш разговор будет строго конфиденциальным. Я с удовольствием зайду к Вам на Флад-стрит в любой час, который Вы сочтете удобным. Если же дела приведут Вас в окрестности Маркем-сквер, мы с женой будем счастливы принять Вас у себя.

Искренне Ваш, Пауэрскорт».

Он еще раз перечитал письмо. Не слишком ли холоден его тон? Кажется, примерно так выражаются адвокаты, когда хотят сообщить клиенту плохие вести. Может быть, стоило сказать больше, чем у него получилось? Упомянуть о том, что возможны новые преступления? Нет, решил он, лучше оставить все как есть.

Но одно обстоятельство беспокоило его сильнее других. Разведка леди Люси донесла, что мистер Бакли — юрист, компаньон известной фирмы «Бакли, Бригсток и Брайтуэлл». И что этот самый мистер Бакли по меньшей мере на двадцать лет старше своей жены. И что его, мистера Хораса Алоизиуса Бакли, не видели на работе уже больше трех недель. Его ни разу не видели там после того дня, когда погиб Кристофер Монтегю.

Джонни Фицджеральд решил получить от прогулки на Олд-Бонд-стрит максимум удовольствия. Под мышкой у него был зажат большой сверток. Он с любопытством вглядывался в окна галерей, рассматривал картины с надписью «Продается», читал объявления о скором открытии новых выставок, сулящие посетителям бездну наслаждения.

Он вошел в приемную фирмы «Кларк и сыновья» и словно очутился в вестибюле одного из лондонских клубов: все стены здесь были увешаны портретами предыдущих Кларков, надменных, респектабельных господ в строгих темных костюмах.

— Доброе утро, — жизнерадостно поздоровался Джонни с юношей, сидевшим за стойкой.

— Доброе утро, сэр, — ответил тот. — Чем могу быть вам полезен?

— Тут у меня Леонардо, — сообщил Фицджеральд. — Он принадлежит моей тетке. Она подумывает его продать. Вы не могли бы поглядеть на него и сказать, сколько он стоит?

Услышав имя Леонардо, юноша встрепенулся. Он работал в фирме всего недели две-три, но и за это недолгое время успел понять, что картины Леонардо ценятся выше любых других. Его будут помнить как человека, благодаря которому Кларк заполучил шедевр гениального да Винчи. Он прославится — и за этим наверняка последуют предложения о более выгодной работе.

— Конечно, сэр. Очень мудро с вашей стороны принести его к нам. — Юноша нажал кнопку звонка на своем столе. — Если вам угодно будет пройти со мной, сэр, один из наших специалистов поговорит с вами и оценит картину.

Фицджеральда препроводили в маленькую комнату этажом выше — ее окна выходили на зады Олд-Бонд-стрит. Здесь стоял мольберт и несколько отнюдь не новых стульев. На маленьком журнальном столике уныло поник увядший букет.