— Через минуту к вам подойдет мистер Прендергаст, сэр. — Юноша слегка поклонился и отправился обратно в приемную, по дороге размышляя о том, что он расскажет сегодня вечером своим друзьям. «Просто взял да и вошел с улицы, а под мышкой у него самый что ни на есть настоящий Леонардо. Можете себе представить?»

Интересно, в каком возрасте становятся экспертами-искусствоведами, подумал Джонни Фицджеральд. Ответ не заставил себя ждать: в комнату вошел второй юноша, назвался Джеймсом Прендергастом и тепло пожал Фицджеральду руку. На вид Фицджеральд дал бы ему чуть меньше тридцати.

— Доброе утро, сэр. Не возражаете, если мы посмотрим вашу вещь?

Фицджеральд развернул картину и поставил ее на мольберт.

— Моя фамилия Фицджеральд — лорд Фицджеральд из ирландских пэров, если уж быть точным, — сказал он. — Вот, пожалуйста: «Благовещение» Леонардо.

Большинство итальянских благовещений происходило средь бела дня. Однако Леонардо выбрал для этого события раннее утро. Яркий солнечный луч падал через окно на лицо Девы Марии. Ее зеленое платье ниспадало на пол изящными складками. Прямо перед окном, опершись на столик, стоял ангел Божий, одетый в нечто светло-голубое. При внимательном рассмотрении в комнате можно было обнаружить скромную узкую кровать и подставку с тазиком для умывания. Сцена была окутана ореолом загадочности; Дева глядела немного испуганно, словно не могла поверить, что все это ей не грезится.

— Посмотрите на складки, лорд Фицджеральд, — благоговейно произнес Прендергаст. — Как великолепно изображены тени, не правда ли? — Он помедлил, соображая, какую можно будет назначить цену, если перед ним действительно подлинник. А ведь похоже на то! Когда он задавал следующий вопрос, в его голосе прозвучала алчная нотка. — Позвольте спросить, давно ли картина у вас, сэр? Как она была приобретена?

— Вообще-то она не моя, — ответил Джонни. — Полотно принадлежит моей тетке. Какой-то дальний родственник купил в Милане, когда путешествовал по Европе много-много лет назад. У тетки дома столько этого добра, что и сказать страшно!

При упоминании о других сокровищах, которые также могут достаться их фирме, лицо молодого человека просветлело. Он не был специалистом по Леонардо — честно говоря, он едва ли отличил бы Корреджо от Караваджо, — но ему было известно, что Леонардо жил в Милане. В этом он был практически уверен. Или в Милане жил не да Винчи, а Тициан?

— Великолепное произведение, сэр. Не могли бы вы пройти со мной к одному из наших ведущих специалистов — его кабинет на третьем этаже? Он будет счастлив увидеть вашу картину.

Чем выше по лестнице, тем старше они становятся, подумал Джонни, поднимаясь вслед за Прендергастом на третий этаж. Это неправильно — ведь взбираться по ступенькам легче всего как раз молодым. Может, сверху открывается лучший вид на окрестности?

— Мистер Роберт Мартин — лорд Фицджеральд. А это Леонардо сэра Фицджеральда, — представил их Прендергаст. Джонни был польщен тем, что к его «Благовещению» здесь относятся, как к живому человеку. Роберт Мартин оказался невысоким господином лет сорока с небольшим. У него было респектабельное брюшко и очень сильные очки на носу.

— Искренне рад познакомиться с вами, лорд Фицджеральд, — сказал он. — Так, значит, вот он, ваш Леонардо! — Джонни отметил тот же благоговейный тон. Похоже, в присутствии шедевров старых мастеров весь персонал фирмы «Кларк и сыновья» ведет себя так, словно находится в церкви. Мартин вынул увеличительное стекло и внимательно осмотрел картину. — Краски наложены практически так же, как на «Мадонне на скалах», хранящейся в Национальной галерее, а она, несомненно, принадлежит кисти Леонардо. И еще, взгляните на нижний левый угол. Там все прописано крайне слабо, как будто художник не довел свою работу до конца.

— И что это означает? — громко осведомился Джонни, решив, что не станет понижать голос до шепота вслед за торговцами.

— Видите ли, милорд, — ответил Мартин, — это повышает вероятность того, что ее написал именно Леонардо. Он знаменит тем, что никогда не заканчивал свои работы. Наверное, ему становилось скучно. Или в голову приходила какая-нибудь новая идея. В этом смысле Леонардо не знает себе равных — удивительно плодовитый мозг, скажу я вам! — В устах Мартина это прозвучало так, точно он каждый вторник ужинает с Леонардо в своем клубе на Пэлл-Мэлл. — Однако, лорд Фицджеральд, боюсь, мы еще не перестали испытывать ваше терпение. Наш управляющий тоже хотел бы увидеть эту картину. Сами понимаете — не каждый день мы удостаиваемся чести лицезреть такие шедевры, верно, Прендергаст? — Он кивнул в сторону своего более молодого коллеги. — Не возражаете, если мы поднимемся еще на один этаж, в кабинет нашего управляющего? Мистер Кларк — мистер Джеримайя Кларк — уже четвертый в своем роду, занимающий этот пост. Мы гордимся такой стабильностью в нашем переменчивом мире.

Если возраст сотрудников действительно соответствует номеру этажа, мистеру Джеримайе Кларку должно быть за шестьдесят, подумал Джонни. Но ошибся. Джеримайе Кларку было далеко за семьдесят — бодрый старик с ярко-красными щеками и целой копной седых волос.

— Так-так, — сказал он, вглядевшись в картину, — это поистине поразительно! — Он отошел в дальний конец своего огромного кабинета и посмотрел на холст издалека. Затем переместился поближе и окинул его взором со среднего расстояния. Потом подобрался к нему на какие-нибудь полметра и минуты две пристально изучал ангела. Мартин и Прендергаст торжественно замерли по обе стороны картины, словно только что принесли ее к церкви и выставили там на всеобщее обозрение.

— Поразительно, — снова повторил Кларк. — И каково же ваше мнение, мистер Мартин?

Мартин заговорил почти шепотом:

— Мне кажется, сэр, у нас есть серьезные основания полагать, что это и вправду еще неизвестный широкой публике Леонардо. Но мне необходимо свериться с документами. Думаю, не мешало бы привлечь к делу экспертов.

— Мы могли бы сделать вам предложение прямо сейчас, если вы готовы его рассмотреть. — Джеримайя Кларк повидал на своем веку множество людей, которые приходили в его фирму с ценными произведениями искусства, отчаянно нуждаясь в наличных. Однако Джонни Фицджеральд был готов к такому повороту событий.

— Что же вы можете сейчас предложить? — сказал он с улыбкой. — Я уверен, что после того, как мир убедится в подлинности картины, она будет стоить намного дороже.

— Пожалуй, мы могли бы сойтись на четырех, а то и на пяти тысячах фунтов. Наличными, — произнес Кларк. Джонни предупредили, что, если его картину признают подлинной, торги на ее продаже начнутся примерно со ста тысяч фунтов, и американские миллионеры на этом не остановятся. Во всем мире уцелело так мало работ Леонардо, что теперь они практически бесценны.

Кларк заметил, что названные им суммы не произвели на гостя особого впечатления.

— Однако, лорд Фицджеральд, — промурлыкал он, — мы настоятельно советуем вам не спешить. Впрочем, было бы очень полезно оставить картину у нас на недельку или чуть больше, чтобы наши эксперты могли как следует ее осмотреть.