Чесновицкая изумлённо посмотрела на него:

– Да, это так. Только когда началась война, я поняла, как уютно было жить в нашей Варшаве. Потом нас предали, и та Польша погибла. Но почему вы забираете людей? В чём их вина?

– В том, что они хотят жить как раньше и не любят нашу власть.

«Ну, хотя бы честно», – подумала девушка. Так откровенно никто из русских не говорил.

Ненашев не кривил душой, зная, что такое война.

Жила-была девочка, о чём-то мечтала, верила в будущее. А потом пришли чужие люди, дом сожгли или выгнали хозяев на улицу, мечты испоганили, а будущее навсегда убили. Так в чём же она виновата? В том, что родилась в неудачное время?

– А разве такую власть можно любить? Ты хоть знаешь, как мы жили до вас и немцев?

– Хорошо знаю.

Капитан вспомнил фотографии. Польша ещё не раздавлена войной. Джентльмены и леди улыбаются друг другу. В магазинах изобилие еды и одежды. Шопинг в Германию. Везде галантная публика, молодые и не очень, но счастливые лица. В летних кафе ни одного свободного столика.

«Он был сторонником гуманных идей, он жил, не зная, что в мире есть столько ужасно одетых людей», – прозвучал в голове Панова знакомый мотив. И у него была своя прекрасная страна и очень правдивая история. То дело не только польское – понимать после эпохи перемен, в какое прекрасное время ты когда-то жил.

Майя посмотрела на Максима. Первый парень, с которым даже поругаться нормально нельзя.

Но то, что ответит капитан, важнее её жизни. Тому, что Россия всегда унижала Польшу, учили в школе, а отец лишь смеялся над учебниками. Почему он не гнушался служить великой империи? Да не захвати Советы власть, ещё неизвестно, где бы жила их семья – в Киеве, Москве или в том, бывшем блистательном Санкт-Петербурге. Даже офицерам с польским происхождением империя всегда гарантировала карьеру[102].

– А где тогда теперь моя страна?

Саша, глядя в её наполненные слезами глаза, сразу вспомнил счастливые лица девушек-повстанцев, идущих на смерть ради родины-Польши в том безумном и бессмысленном восстании. Но люди там сражались по-настоящему, и даже дети умирали за свою страну.

– Она в тебе самой. Не забывай про неё никогда.

– Ты что, знаешь всё на свете?

– Я так однажды свою страну потерял. И себя тоже.

– Так как ты тогда можешь им служить?

Девушка запнулась, вспоминая их первую встречу. Она тоже служит тем, кого ненавидит. И какое теперь может быть утешение в гордости, если миром всегда правят обстоятельства? Ты потихоньку привыкаешь к неверному выбору, надеясь, что завтра обязательно взойдёт знакомое с детства солнце и тебя к завтраку обязательно разбудит мама. Но не бежать же к немцам, они убили папу.

Капитан задумчиво потёр рукой подбородок. Для него-то всё решено, но как вопрос похож на сомнения общечеловека: стоит ли беззаветно отдавать жизнь за родину, какой бы она ни была? Стоит! Иначе останешься без неё или, того хуже, начнёшь жить в «привычной среде обитания»[103].

– Большевикам? – усмехнулся Максим и покачал головой. – Я служу только стране. И давай прекратим ненужный разговор. Скоро всё изменится.

– Что, и Польша возродится? – Ой, как язвительно прозвучал её вопрос.

– Да, но не сразу, и не Речь Посполитая от можа до можа. О ней начнут грустить лишь безумцы.

Чесновицкая в изумлении опустилась рядом с ним.

– Значит, я права. Ты не тот, за кого себя выдаешь!

– Ну, скажем так, я ещё и готовлю, – усмехнулся Максим, подбирая подходящую фразу. – А мы завтра идём в Дом Красной армии, где будут и москвичи. Как бы мягче и деликатнее выразиться… Они там начнут разогреваться перед концертом.

Майя понимающе улыбнулась. Банкеты богемы для неё не новость. Но чтобы так обстояли дела и у русских? Поймав её взгляд, капитан фыркнул, но не обидно, зная, что давно с этим делом знаком.

– Как меня туда пустят? – Попасть в красивый дом, что недалеко от вокзала, с её происхождением – проблема неразрешимая. Туда пускают командиров Красной армии, офицеров вермахта и советских работников. Ну и особ женского пола – жён, или кого благородные доны соблаговолят с собой пригласить. – Ты пойдёшь со мной?

Ненашев хотел развести руками, мол, куда он денется с подводной лодки, но опомнился:

– Сначала скажи, ты твёрдо решила покинуть Брест?

– Разве ты сможешь мне помочь? В Германию меня не пустят, да и я не хочу их видеть. Меня не пустят и через старую границу.

– Слишком много вопросов, а решение одно. Или да, или нет.

– Да. Но ты мне не жених. Даже если об этом грезит мама.

– Поздно! – Ненашев показал ей новенький паспорт. Ох, как улыбался Елизаров. Мол, ты теперь у меня в долгу и даже на крючке.

«Вот он какой! – Майя скрестила руки на груди. – Все за меня решил! Надо дать ему пощечину, резко встать и уйти. Но это единственный способ покинуть Брест в пассажирском, а не в товарном вагоне».

– Почему это для тебя так важно?

– Не будем говорить обо мне, хорошо?

– Я должна уехать одна?

– Нет, вместе с мамой. Завтра.

– А ты?

– Я остаюсь. Если предложение тебя смущает, отдай мне паспорт. Его надо сжечь, иначе подставим хорошего человека. – Панов поймал себя на том, что ни капли не фальшивит. Он даёт ей билет в будущее.

– Неужели тебя зацепило? С такими словами здесь ловить нечего.

– Да, зацепило! Не согласишься, тебя вывезут в теплушке. Поселение лучше, чем смерть. Чёрт, что можно будет назвать правильным решением?

– Ты не оставил мне выбора. Но на что мы будем жить? И если это предложение, зачем так спешить?

Уф! Уже нормально. Вариант «я подарю тебе эту звезду» с умной девушкой не катит.

– Денежный аттестат едет вместе с тобой. Мне он тут не нужен. Ордер на комнату тоже. Хоть какой город, но далеко от границы. Только в дороге не пугайся и не обзывай русских варварами. Билеты до Москвы. Вас там встретят, но чтобы помогли, надо говорить только правду. Хорошо? – Максим взял девушку за плечи и немного потряс.

– Да. – Майя не представляла, что свадьба может быть именно такой. Заочной. Без романтики. Где её белое платье, кольца, цветы и гости? Она никогда не хотела быть чьей-то девушкой и вдруг сразу стала женой. На глаза навернулись слёзы, руки безвольно опустились.