– Бе-есит!

Дуэтом орать. Как бизон и колибри. А-афигенно!

Следующую тарелку кидаю я. Стреляет Джей. И следующую.

– Патроны, – останавливает он меня, достает из кармана джинсов пять штук и ловко заряжает карабин. – Давай!

Я кидаю пять тарелок подряд: затвор, бросок, выстрел. Затвор, бросок, выстрел. Джей все их сбивает, а я подпрыгиваю на месте и ору:

– Бесит! Бесит!

Перезарядив карабин, Джей расстреливает еще пяток бесючих тарелок. А последнюю тарелку я бросаю прицельно в ствол ближайшего клена и попадаю! Грохот, звон, лают уже две собаки, кто-то снизу матерно орет, почему-то по-украински.

Пофиг. Меня все бесит! И то, что тарелки кончились – тоже бесит! А вот Джей, Мудрый Бизон из племени команчей, уже несет блюдца, чашки и тарелки со стола. Сгружает их в цветочный ящик, и мы поштучно кидаем их вниз, на чистенький чопорный асфальт. Последним летит молочник, разбрасывая в воздухе капли молока – и с жалобным звоном бьется…

И с этим звуком меня накрывает каким-то невероятным облегчением. Словно с меня Тауэр свалился и Биг-Беном прихлопнулся. Я смеюсь, из глаз льются слезы, и я обнимаю Джея за шею. А он подхватывает меня под бедра, подсаживает на чертовы балконные перила и, вжикнув молнией джинсов, торопливо входит и громко, в голос, стонет… Ох, божечки мои! Да я уже мокрая, как чертова английская погода! И от первого же его толчка что-то во мне раскручивается, разворачивается, выплескивается наружу…

– Джей! Чертов Бизон! – ору я, запрокинув голову и подаваясь навстречу его мощным, жадным толчками.

Оргазм накрывает меня цветной волной, с искрами и фейерверком, в ушах гудит… Или не в ушах? Божечки мои, где я вообще?

Я выныриваю в объятиях Джея, голой попой на балконных перилах, и слышу визг тормозов и негромкое (чинно-респектабельное!) завывание полицейской сирены. По умиротворенному лицу моего дикого бизона мечутся красно-синие блики, отражаются в темных глазах. Сверкают в улыбке белые зубы. Этот гад смеется! Мерзавец, как он смеет!.. О… сукин сы-ын…

Я тоже смеюсь сквозь слезы, застилающие мне весь шикарный вид.

Линзы опять смыло, так что я не вижу лиц респектабельных английских полицейских, любующихся на мой голый зад у себя над головами. И мне совершенно все равно, что будет дальше. Мне так хорошо, словно я расстреляла обойму по всем своим страхам и запретам.

В упор.

Наповал.

И они рухнули наконец-то! К чертовой бабушке!

Сквозь смех и слезы я различаю звонок в дверь. Боже ж ты мой, какие вежливые бобби! Наши бы уже выломали двери и повязали «террористов», а тут ничего так, звонят.

Джей с недовольным вздохом снимает меня с перил (и со своего члена) и ставит на пол. Ноги меня не держат, поэтому приходится держаться за Джея. Он снова целует меня – и мы снова забываем обо всем на свете, включая английскую полицию.

Но бобби снова звонят в дверь. Не вышибают. Даже не пинают. Вот это выдержка!

Только тогда Джей отрывается от меня, велит никуда не сбегать, сажает на аккуратный плетеный стульчик тут же, на балконе, и бегом спускается вниз. Я катаю босой ногой уже остывшую гильзу, в голове у меня пусто, и жизнь прекрасна.

А внизу открывается наконец-то дверь квартиры, принадлежащей… А черт его знает, кому. Я так и не прочитала, что там написано на табличке рядом с номером.

– Что вам угодно, господа? – спрашивает недовольный небожитель. Найтсбридж-житель, если точнее.

– Прошу прощения, милорд. – Суровый верзила-полицейский мнется на пороге, его напарник покруглее и поскромнее мнется на полшага позади. – Эти выстрелы… фарфор… у вас все в порядке? Нам поступил сигнал об ограблении.

– Не беспокойтесь, господа, никаких грабителей здесь нет, – невозмутимо заявляет верзила-типа-лорд, одетый в одни лишь джинсы. Надеюсь, застегнутые.

– А выстрелы, милорд?

– Я проверял мое охотничье ружье. Скоро сезон.

Полицейский неуверенно оглядывается на асфальт, украшенный осколками антикварного фарфора. Переглядывается с напарником. И обреченно вздыхает:

– Простите за беспокойство, милорд. Уже одиннадцать вечера, шум в черте города…

– Мое ружье в полном порядке, господа. Что-то еще? – обливает бедняжек жидким азотом «милорд».

– Нет, милорд. Спокойной ночи, милорд.

– Доброй ночи, господа.

Дверь захлопывается. Полицейские грузятся в машину и уезжают. Последняя собака коротко взлаивает. На чинный, респектабельный Найтсбридж наконец-то опускается тишина.

А я стою на балконе в полном восхищении. Каков мерзавец, а? Милорд, значит! Нет, конечно, апломба у него – на десять милордов хватит. Но вот так врать в глаза полиции…

– А если бы они знали милорда в лицо? – спрашиваю я, обнимая Джея прямо в дверях на лестницу.

Он пожимает плечами:

– Наверняка знают. Но кто поручится, что я – не какой-нибудь принц датский инкогнито, приехавший погостить к дорогому другу?

– В Дании нет принцев, – говорю я какую-то глупость.

– Пофиг, – с королевским достоинством отвечает Джей. – Я что-то проголодался. Пошли, пожарим мамонта.

Именно в этот момент в двери квартиры скрипит ключ, и я замираю – не может быть, нет, настоящий милорд где-то на Багамах!..

Утро началось… привычно. Я проснулась в роскошной английской спальне под бодрые английские команды – повышай, слей его к черту, Гровера тоже к черту, назначай на десять…

Ну надо же, я уже что-то понимаю в том, что там Джей говорит своему брокеру. Или секретарю? Или по очереди? Нет, пока я ни хрена не понимаю в том, что там у Джея происходит в бизнесе… Пока… я сказала – пока? О, черт. Я же обещала себе не строить планов! У меня дел по горло, и вообще. Да. Вообще.

Вообще тоже было. Джей каким-то образом почувствовал, что я проснулась, бросил своему брокеру «буду к десяти» и отложил телефон. Куда – не знаю, к кровати он шел без него. Без ничего шел. Черт, до чего же он хорош, с ума можно сойти!..

В общем, к завтраку мы вышли довольные, самую малость усталые и без единой мысли в голове. На фига мысли, когда рядом Джей, и можно наслаждаться моментом? И даже послушать крайне скупой отчет Мака о свидании с юной леди. Которая, о чудо, оказалась вполне себе юной, не более тридцати трех, и даже леди. По крайней мере, Мак называл ее исключительно Снежной Леди и улыбался этак… ну… короче, вряд ли они трахались прямо на крыше, если только в мозг.

А да, и еще к завтраку был сумасшедше-вкусный десерт. Воздушное трехслойное суфле на ромовом бисквите, со свежей голубикой и какими-то лепестками. Сладкими.

– Засахаренные фиалки, – пояснил Мак, когда я вертела лепесток и пыталась понять, что это за зверь такой.