– Господина Коля, второго стюарда, вы не видели в тот вечер?

– Второго – нет. Один Нойман был.

– Благодарю, мистер Макгроу, вы очень помогли, – степенно поклонился Вальц.

– Всегда рад, обращайтесь! – отсалютовал ему американец.

Месье Муратов был последний, к кому Вальц обратился с расспросами. Тот отвечал через силу, неохотно, будто и правда был измучен. Неужто из-за Евы?

Наверняка из-за Евы. Все на пароходе видели, что меж ними что-то происходит.

– Да, вы правы, я сидел лицом к алькову, где та женщина завела свои песнопения, но я мало слушал и видел. Простите, я был занят беседой с мисс Райс, – вяло признался Мишель. – К слову, вы не знаете, господин Вальц, отчего мисс Райс сегодня нет за ужином? Странно это… я очень беспокоюсь, признаться.

Присутствующие переглянулась, и, похоже, дурные предчувствия мои сбывались: Еву действительно никто сегодня не видел.

– В последний раз мы говорили вчера, еще до ужина, – вздохнул Муратов, – а после она как в воду канула… простите, неважный из меня сегодня собеседник.

– Я непременно справлюсь о мисс Райс, – участливо пообещал Вальц.

– Должно быть, мы виделись с мисс Райс уже после вас, – мягко заметила и я, заговорив с Муратовым. – Она заглядывала ко мне в каюту. К слову, мы ведь как раз упоминали мадам Гроссо в разговоре. Ева якобы видела, как кто-то заглядывает в альков к Аурелии. Однако она не была уверена… может быть, и вы что-то видели, месье Муратов?

– Нет, не думаю… – Мишель с заминкой мотнул головой. – А впрочем, повторюсь, я был занят беседой с мисс Райс, мог просто не заметить.

* * *

Покидая в тот день зал ресторана, я бросила первый и единственный прямой взгляд на итальянца Эспозито. Совсем короткий – но он его сейчас же заметил и встретил смело и недружелюбно. Он словно бы насквозь меня видел…

Я только об этом и могла думать, покуда Вальц провожал нас с детьми до дверей каюты. Вальц говорил что-то, пытался пошутить – я ничего не слышала.

Если итальянец сказал Аурелии, что я и мои дети – русские (а она фактически подтвердила, что он это сказал), то Эспозито действительно все о нас знает. Откуда? Как? В чем мы прокололись?

А если он скажет об этом Вальцу? Или еще кому-то…

7 июня, 21 часов 30 минут, Балтика, открытое море

Бланш в каюте снова не оказалось. Конечно, я могла понять ее: я и сама каждый день благодарю небеса, что мне не приходится работать гувернанткой. Но как же я измучилась, укладывая детей для сна! Помнится, когда я сама была ребенком, то чрезвычайно гордилась, что засыпаю поздно, как взрослые – и надо же было моим детям унаследовать именно эту черту!

Сошлись на том, что Софи и Андре сделали вид, что спят, а я сделал вид, что им поверила. Прикрыла дверь детской и притворилась, что не замечаю их возни и хихиканья.

Одно хорошо – господин Эспозито беспокоил меня уже не так сильно. В конце концов, пускай им и дальше занимается муж, а я сосредоточусь на проблемах, которые решить в состоянии.

Я отыскала номер журнала из каюты Жанны и снова принялась рассматривать фотокарточку, где та запечатлена с дочерью.

Должно быть, это фото делал тот самый возлюбленный Жанны, о котором она говорила мне в роковой вечер. Знатный, чрезвычайно богатый человек, который любил ее, но предал самым обычным для мужчин образом. Которого и она любила. Судя по горьким ее словам, любила, возможно, и до последнего вздоха…

Но о нем ли говорила Аурелия? Он ли тот близкий ей человек, которому Жанна верила, которого любила?

И возможно ли, чтобы тот знатный господин, которого она так любила – русский, судя по всему, – пробрался бы на пароход и ее отравил? Сомнительно. И, главное, ему вроде как не за чем это делать. Нет, это определенно глупость!

Только зачем тогда Жанна так настаивала, чтобы я увидела это фото? Что она хотела мне сказать?..

* * *

8 июня, 07 часов 10 минут, Балтика, открытое море

С рассветом я проснулась оттого, что дети совсем уж расшумелись. За стеклом иллюминатора ярко светило солнце, пароход легко покачивался на волнах, но буря, без сомнений, прошла стороной.

Отчего же мы все еще стояли на якоре?

Я нехотя поднялась, оделась и умылась оставшейся с вечера водой. Привела себя в порядок и вышла в гостиную. И только теперь вдруг сообразила, что шум и голоса доносится вовсе не из детской, а из-за входной двери в каюту.

Теперь я определенно слышала взволнованный голос фрау Кох из коридора и мужской баритон, ее успокаивающий.

– Мамочка, что-то случилось? – Даже заспанная Софи выглянула, почуяв неладное.

– Ничего не случилось. Вернись в комнату, Софи!

Дочка скрылась, а я разволновалась уже не на шутку. Не выдержала и все-таки отворила входную дверь. И тут же наткнулась на стюарда, господина Коля:

– Прошу, оставайтесь в каюте, мадам Дюбуа! – пытаясь быть твердым, парнишка немедленно мне воспрепятствовал.

– Что-то случилось?

– Простите, мадам, мне не велено говорить. Оставайтесь в каюте.

Стюард разрывался между мною и Кохами, которые тоже пытались выйти. А со стороны лестницы слышались шум, беготня и взволнованные голоса членов экипажа.

Не став пока спорить, я захлопнула дверь и первым делом бросилась в спальню, а оттуда – к иллюминатору. Отворила и, насколько смогла, высунулась из узкого окошка. Ветер немедленно растрепал прическу, но это меня не волновало, потому что взгляд тотчас застал картину, от которой я в голос ахнула и закрыла руками рот.

Безумными глазами я следила, как из шлюпки, спущенной на воду, канатами поднимают на борт нечто тяжелое и вытянутое, укутанное тканью, но все равно напоминающее очертания человеческого тела…

Опасения экипажа оправдались: кто-то и впрямь упал за борт.

– Ева… – пробормотала я и, не помня себя, бросилась сначала в гостиную, а потом к двери.

Стюард как раз толковал что-то господам Кох, и путь мой к лестнице был свободен – чем я, не сомневаясь, и воспользовалась. Не слыша окриков, взбежала по лестнице, потом выбралась на палубу и, держась за ограждения, отчаянно принялась высматривать мужа или хоть кого-то, кого знаю.

И тотчас увидела, к полной своей неожиданности Еву Райс!

Живую и невредимую.

Ева, взволнованная не меньше меня, с тем самым газовым шарфом на плечах, завязанным на груди, тоже увидела меня и взмахнула рукой. А подле нее был господин Муратов, козырьком приложивший ладонь ко лбу и разглядывающий тех, кто поднимал ужасную находку на палубу.

– Боже мой, Ева, как же я рада вас видеть! – в порыве я крепко обняла девушку, благодаря Небо, что погибла не она.