неукоснительно и беспрекословно. Ничто не выводило его из себя. Даже присущая всякому музыканту зависть и ревность. «Хороший музыкант, – равнодушно сказал Алеша как-то про Мигеля де Сантьягоса, “гениального”, как утверждали, гитариста-фламенкиста. – Хороший, слов нет, хоть мое русское ухо и режет эта варварская игра, – добавил лениво, тщательно шлифуя ногти камешком-голышом, как обычно делал перед выступлением, и закончил выразительно: – Хороший, очень хороший, но… но не цыган. Увы!»

…Занятно было изучать внутреннюю жизнь цыганского табора. С первого взгляда там царил полный хаос и никакого порядка. Но это только на первый, сторонний взгляд. На самом деле все оказалось не так. Все было гораздо сложнее, всяк знал свое место. Все, как правило, имели клички: Налим (хитрый), Лапоть (простой), Шило (едкий), Павлин и Юрко – гитаристы-солисты, Ювелир и Донжуан – те скрипачи, элита. Певицы из хора: Мышка, Синица, Бадья (с низким контральто), Ворона, Пуговица. Цыганка, которая вела вокальное соло, звалась – Свистушка. Когда она выступала, для нее делали специальные разукрашенные цветами и лентами качели, она раскачивалась на них и пела старинную разбойничью песню про виселицу: «Что затуманилась, зорюшка ясная?..» – это придавало ее выступлению необычность, трагизм, а также некую экзотичность и экстравагантность. Однако было в этом что-то и от цирка. Недаром говорят, что цыганская манера исполнения – это преувеличение во всем. Во время путешествия, уже вдоль побережья океана, удалось близко сойтись со старым гитаристом, которого звали Лебедем. Он был самым пожилым в хоре человеком и единственным «нотным музыкантом». Остальные – слухачи-самоучки, нот не знали и исподтишка следили за пальцами Лебедя, стараясь поймать те удивительные аккорды импровизаций, которыми он чудесно насыщал несложные цыганские мелодии. Он был тогда уже глубоким стариком, с сивой бородой, но еще довольно крепким. Лебедь, помнится, рассказывал о своей молодости, о Петербурге, где ему удалось поработать в хоре Вари Паниной. Он аккомпанировал ей вместе с цитристом Гансом. К ним в ресторан зашел как-то сам Чайковский. Слушал и удивлялся цыганскому пению и игре. Но после концерта он сказал им, аккомпаниаторам, что их сопровождение такого роскошного голоса, как у Вари, несколько, мягко говоря, бедновато и что надо бы обогатить гармонии. Когда хор прекратил работу, Петр Ильич заперся с ними в кабинете хозяина ресторана, где был старый и весьма дорогой рояль, и вместе с цыганами стал подбирать к романсам и песням более интересные и выразительные гармонии-аранжировки. Они импровизировали до самой ночи. С тех пор те чудесные аранжировки Чайковского так и звучали в игре старого гитариста…[26]

В конце 1950-х Димитриевичи потянулись во Францию. Первой приехала Валя, за ней остальная семья и, наконец, младший брат.

По легенде они вернулись по приглашению князя Юсупова, якобы не мыслившего без диких цыганских плясок празднование своего очередного юбилея.

Возвратившись, Алеша и Валя начинают выступать вместе: сестра поет, он аккомпанирует на гитаре. Щуплый, невысокий Алеша многие годы был в прямом и переносном смысле в тени могучей родственницы. Остановимся подробнее на ее колоритной фигуре.

Валентина Ивановна Димитриевич родилась в 1905 году. В 1919-м вместе со своими родственниками покинула Россию. Незадолго до Второй мировой вышла замуж за бразильского консула и отправилась на родину супруга. Вернувшись в 1958 году в Париж, начала выступать с ансамблем Марка де Лучека. К 1960-му в Париж возвращается Алеша, который присоединяется к своей любимой сестре. Они работали, как выражаются цирковые, «на контрасте», отлично дополняя друг друга.

В семидесятых брат и сестра записали пластинку, где исполнили пополам дюжину популярных вещей. Практически до конца своей жизни Валя продолжала выступать. Ее не стало 20 ноября 1983 года.

Димитриевичей можно было видеть каждый вечер в ресторане «Распутин» неподалеку от Елисейских полей. Они были очень популярны. Шикарное заведение посещали многие известные актеры, художники, бизнесмены.

На сцене артисты выкладывались по полной. «Алеша бил по струнам, импровизируя и накладывая ритмы друг на друга, вливал в пение всю душу… Его манеру Юл называл “мелодичной жалобой”. Иногда он играл так неистово, что к концу вечера пальцы его кровоточили», – делает зарисовку с натуры сын Юла Бриннера.

Валя Димитриевич в кабаре «Распутин» пьет на брудершафт с Омаром Шарифом

В конце 70-х годов изгнанный из Советского Союза художник Михаил Шемякин загорается идеей сделать Алеше персональную пластинку. В интервью А. Фрумину он вспоминал это время:

Когда я приехал в Париж, то буквально где-то через год посетил знаменитый кабак «Распутин» и познакомился с Алешей Дмитриевичем, а в кабаре «Царевич» – с Володей Поляковым.

Первый вопрос у меня был к ним, где можно купить ваши диски. Оказалось, что кроме двух небольших «сорокапяток» никаких персональных пластинок у них не существует, и тогда я решил, что должен записать эти голоса уникальные, эти уникальные таланты для мира, для России в первую очередь. И мы стали работать. С каждым певцом мы работали по два года, потому что работать с цыганами довольно тяжело. Музыкальным руководителем я пригласил замечательного парня Костю Казанского, который пел в кабаре «Распутин» вместе с Алешей Дмитриевичем. Цыгане стали сами приглашать аккомпаниаторов, причем они были очень капризные: кому-то понадобился особенный балалаечник, потом какая-то специальная гармоника из Аргентины, другой музыкант должен был приехать из Марселя… Да, работать с цыганами – это не так просто, тем более с такими звездами. Мы нанимали студию, собирались музыканты. Володя, допустим, или Алеша приходили и после второй песни или третьей требовали бокал шампанского, тут я уже понимал, чем это кончится, потому что репертуар они забывали, тут же начинали говорить, что мы хотим исполнить совершенно другое, начинали петь, забывать слова. Одним словом, рабочий ритм постепенно переходил в такой в кабацкий, и студия закрывалась. И так это было в течение двух лет, но так по песенке, по другой удалось все записать…Никогда не забуду, как Володя Высоцкий прореагировал на диск Алеши, который я ему через своих знакомых дипломатов прислал в Москву. Он тут же позвонил мне и сказал: «Миш, ну я прослушал, ну это же чудовищно! Что он делает? Он коверкает многие слова, зажевывает, что-то прикрикивает…» Я ему сказал: «Володя, вот ты сейчас сядешь и два раза, три раза еще прослушаешь эту пластинку». Через час он перезвонил мне и сказал: «Познакомь меня с ним! Он же гений!» Вот был такой забавный случай. Потом, конечно, я их познакомил, они сдружились и, в общем, до самого ухода Володи мы были все большими друзьями с Алешкой…

Проект записи пластинок Димитриевича