– Что тебе понадобится в первую очередь, ты скажи – деньги, машина? – спросил Савельев.

– Машина у меня есть, а о деньгах поговорим потом. Все, больше не мешайте, я в полном порядке и готов работать. Не задерживаю.

Мужчины отправились по домам. Нельзя сказать, что от знакомства с Малышевым они впали в эйфорию и поверили в чудо. Но что-то в этом неудачнике заставляло надеяться на счастливый исход предприятия.

Наступившее утро не принесло ничего нового. Все кошмары и ужасы предыдущего дня с абсолютной точностью плавно перетекли в день сегодняшний. Снова подъем, серые безмолвные и бесшумные тени вокруг, безумная в своем рвении старая фурия, путь до ангара, заунывный комплекс однообразных движений. И рыба, рыба, рыба… Неиссякаемый рыбный поток. Сколько же ее, этой проклятой рыбы, в океане? Неужели вся, что есть, сосредоточилась в их руках? Невыносимо.

Все чувства притуплены, даже страх. Безразличие, покорность и дикая усталость заслонили все прочее. Осталась только надежда, что и этот день закончится, прогудит гудок, остановится рыбный конвейер и можно будет через некоторое время упасть без сил на жесткие доски нар, закрыть глаза и провалиться в сон. Спина разламывалась, пальцы на руках опухли, ноги гудели, голова от голода и постоянного напряжения шла кругом. Юлька на секунду подняла глаза на приятельницу: та сосредоточенно, с обреченным видом, без остановки орудовала ножом.

Нет, нужно что-то делать. Они сгинут здесь с Аленой, как пить дать сгинут, так не проще ли решиться и воткнуть острый нож себе в сердце? И все сразу закончится, она обретет покой и свободу. Она не желает превращаться в безмолвную тень.

Господи, о чем это она? А ее мальчишки? А Миша? А мама? Нет, сволочи, не дождетесь. Савельева еще повоюет. Надо держаться, держаться из последних сил, и даже если сил не останется, она будет терпеть до конца. Не дождетесь, гады. Юлька мысленно дала себе самой самую страшную клятву – ни за что не думать о самоубийстве, что бы ни случилось. Она обязана вырваться из ада и вернуться домой. Она еще не знала, как это сделать, но придумает обязательно.

Ближе к обеду случилось страшное. Казалось, ужаснее того, что уже произошло с подругами, ничего не может быть, но на самом деле кошмары не закончились.

Ничто не предвещало трагедии, все шло как обычно: лента с заунывным жужжанием двигалась безостановочно, проклятой рыбе не было ни конца ни края. Рабы безропотно выполняли свою работу под пристальными взглядами сытой и злобной охраны.

Как вдруг, совершенно неожиданно для всех, видимо потеряв последние силы, одна из несчастных жертв выронила из рук свой нож и, потеряв сознание, упала на цементный пол ангара. В одно мгновение к горемыке подлетели охранники, грубо схватили бесчувственное тело и поволокли несчастную за ворота.

Раздался звук сирены, транспортер остановился, и охрана, изрытая ругательства и раздавая налево и направо тычки, стала выгонять народ на улицу. Поднялась невообразимая суета. Замешкавшиеся получали удары дубинками, которые мелькали в руках мучителей. Наконец, людей вывели во двор, выстроили по периметру условного четырехугольника и заставили всех встать на колени под дулами автоматов.

В середине этого жуткого людского квадрата на земле лежала несчастная, посмевшая упасть в обморок. Один из охранников принес с собой довольно большой металлический штырь, смахивающий по виду на обыкновенную кочергу. Двое других, подхватив жертву с двух сторон, силком заставили ее подняться с земли. Очнувшись от увесистой оплеухи, несчастная обводила присутствующих безумным взглядом. Судя по выражению лица, она толком не понимала, что происходит. Бедняжка была явно не в себе. Она мотала головой и глухо стонала. То ли еще в себя не пришла, то ли разум не выдержал бесконечного напряжения и издевательств.

Охранник с кочергой схватил свободной рукой женщину за волосы, резким движением запрокинул ее голову назад и приложил конец дымящегося штыря ко лбу несчастной. Потом резким движением он убрал железку от лица беззащитной жертвы.

В полной тишине Юлька услышала не очень громкий, но отчетливый и ужасающий шипящий звук. Затем воздух прорезал нечеловеческий крик. Еще не в силах поверить в реальность происходящего, она не могла отвести глаз от затравленного существа и ее мучителей. Она понимала, что сейчас сама потеряет сознание, скомандовала себе закрыть глаза, но не смогла. От ужаса происходящего Юля превратилась в затравленное, униженное, лишенное воли существо. Она будто окаменела. Даже плакать была не в состоянии. Словно заморозили ее и изнутри, и снаружи.

На лбу страдалицы коряво отпечаталось выжженное огромными буквами слово «РАБ». С надрывом дыша, рабыня повисла на руках своих палачей, снова потеряв сознание. Те разжали руки и швырнули измученное тело несчастной на землю.

– Смотреть, уроды! Не отводить глаза! – визжал один из охранников. – Я вам покажу усталость! Я вам устрою саботаж! Запомните, животные! Так будет с каждым, кто хоть на секунду задумает уклониться от работы! Вы просрали свою жизнь, так хоть сейчас принесите пользу! Всем встать! За работу! Или еще есть желающие?

Изуверы словно осатанели от собственной жестокости. С помощью дубинок они вновь стали загонять людей в ангар. Над землей повис странный звук – стон нескольких сотен жестоко избиваемых людей, смачные удары по истерзанным костлявым телам, мат и рев совершенно озверевших охранников.

Еле дождавшись спасительной ночи, крепко обнявшись, подруги тихо и горько плакали, плакали долго. Не было ни сил, ни слов, последние капельки надежды растаяли сегодня днем. Они даже не пытались успокаивать друг друга, любые слова были сейчас неуместны.

Они попали не просто в ловушку, они оказались в адской западне, устроенной жестокими извергами, не ведающими жалости и преследующими в этой жизни одну цель – большие деньги любым путем.

Прошел еще один день. Подруги, обреченные по воле случая на жизнь в аду, еще до конца не смирились со своей участью, но постепенно и в их облике проступали черты остальных обитателей этой рукотворной преисподней.

Обе страшно осунулись, катастрофически худея день ото дня, потому что по-прежнему единственной пищей для них оставались вода и хлеб. Под глазами залегли черные круги, кожа начала приобретать сероватый оттенок, глаза потухли, походка изменилась.

Даже зловонный запах барака уже не вызывал такого стойкого отвращения, как в первые дни. Барачные нары казались теперь благом: можно было поплакать, поговорить, наконец, провалиться в сон и забыть на короткое время страх, унижения и ужас.

Правда, как только они закрывали глаза, их все равно преследовали дневные кошмары. Можно было заставить себя не думать, но невозможно было избавиться от видений ленты с бесконечным серебряным рыбным потоком. Даже во сне обеих преследовала эта проклятая рыба! Но рано или поздно наваливался беспокойный, тревожный сон, и это было единственным спасением, не позволившим пока еще окончательно сойти с ума.