Боль вспыхнула, в глазах на миг потемнело. Воротников, однако, не успел ударить вторично – Фёдор отскочил. Ничего, я всё равно его дважды достал, а он…

– Кровь! Кровь! – завопил Нифонтов, аж подпрыгивая. – Кончай махаться! Всё, кровь!

Кровь? Какая кровь? Где? У кого?

– Федя! Федь! – бросился к нему Ниткин. Воротников отступил, дисциплинированно и в соответствии с кодексом опуская руку. – Давай сюда, к умывальнику, пока рубаху не заляпал!

«Чего заляпал?» – не понимал Федя. Со мной всё в порядке, драться даль…

И тут он наконец ощутил, что из носа по губам и подбородку бежит что-то тёплое и щекочущее.

– Умойся, – вдруг оказался рядом и Бобровский. – Быстро давай! Сейчас звонок уже!..

…Кровь они едва успели остановить, и Фёдор, хлюпая носом, подошёл к Воротникову.

– Ты победил, – сказал он сквозь зубы, как полагалось по правилам.

– Угу, – кивнул Всеволод, но без особого торжества. – Значит, колбаса Тюти за завтраком теперь моя.

Фёдор только сжал кулаки в карманах, чтобы никто не видел. Ну да, дрались за колбасу и, получается, что порцию друга он, Федя, проиграл.

– Да подавись ты этой колбасой! – со слезами выкрикнул вдруг Петя. – Только Федю не тро…

– Да кто ж его тронет? – искренне удивился Воротников. – Всё по-честному было, без обид. Ты, Солонов, драться того, силён, – вдруг добавил он. – Пожалуй, вторым силачом в роте станешь, ну, после меня, конечно.

И протянул Фёдору руку.

Федя сжал зубы, но руку пожал. Так было положено.

«Петьке сыр отдам», – подумал он. А то несправедливо будет.

* * *

Следующим уроком стояло естествознание, и кадеты направились к физическому кабинету. По отделению уже, словно лесной пожар, распространялись известия, что Ворот с Солоном (который уже кое-кем сокращался до привычного Феде Слона) бились на переменке, и Ворот Слона побил, хотя и с немалым трудом, от него получив дважды, а сам попав только один раз, зато в нос и до крови.

Сам Фёдор шёл, словно в тумане. Ну конечно, завсегда обидно получить по носу. Обидно подвести друга. Особенно же обидно дважды залепить противнику по физиономии и всё равно так глупо проиграть. «До первой крови!»

А ещё было как-то стыдно и неловко перед Константином Сергеевичем, который говорил как раз об этом. Хорошо ещё Федя форму кровью не закапал.

Физик Илья Андреевич Положинцев, в гражданском мундире с серебряными петлицами – один просвет без звёздочек, то есть титулярный советник – встретил кадет шумно и весело.

– Садитесь! Садитесь! – зычно скомандовал он, даже не дослушав доклад всё того же Вяземского, что кадет «всего в наличии двадцать». – Так, вы, господин?..

– Ниткин! – пискнул Петя, всё ещё дрожавший от пережитого волнения.

– Да-да, вы, господин Ниткин, который в курсе, что такое осциллограф! Надеюсь, что вы поможете мне на уроках, ибо, боюсь, большую часть материала вы и так уже знаете.

Петя покраснел и потупился.

– Так вот, господа кадеты! – Учитель встал у кафедры, оглядел всех пристально – тем самым странноватым взглядом, запомнившимся Фёдору, когда они первый раз зашли в этот кабинет. Взглядом сильным, упорным, упрямым и суровым, так разительно отличавшимся от бодрого уверенного голоса и приятной улыбки. – Что может быть интереснее физики в наше время? Вы только задумайтесь – синематограф и радио, телефоны и электролампочки, заменяющие керосинки со свечами – все «чудеса техники» стали возможны только благодаря физике. Военное дело меняется вслед за нашей жизнью, без радиосвязи, например, теперь не обходится ни один флот, ни одна армия. Представьте, если бы армия наша в Маньчжурии имела бы достаточно радиотелеграфных станций, и командиры могли бы оперативно доложить в штаб обстановку на их участках!..

Илья Андреевич говорил с напором, уверенно, сильно.

– Впрочем, господа кадеты, мы с вами очень многое проделаем сами. Будем строить динамо-машины и полиспасты. Простые, но надёжные барометры. Проверим, так ли смертоносны были римские катапульты и действительно ли средневековый арбалет мог пробить рыцарские доспехи. Разберемся с громом и молнией, узнаем, что такое молекулы и атомы… Скучно не будет, обещаю.

Кадеты слушали наставника, разинув рты.

– Но всякий дом начинается с фундамента, а физика начинается с классической механики, да-да, той самой, посредством которой великий Архимед не раз обращал в бегство римские легионы, осаждавшие его родные Сиракузы. Поэтому заглянем немного вперёд. Кто из вас, господа кадеты, может мне сказать, что за такие «три закона» придумал некий англичанин по имени Исаак Ньютон? Нет-нет, вас, господин Ниткин, я не спрашиваю. Вы это и так знаете.

Петя разочарованно опустил руку.

Как ни странно, её тотчас же поднял Бобровский.

– Вы, господин кадет? – просиял Илья Андреевич. – Замечательно, прелестно! Ваше имя?..

– Кадет Бобровский!

– Отлично, превосходно, здорово! Так что ж за «три закона» измыслил господин Ньютон?

Ишь ты, неприязненно подумал Фёдор. А «Ле-эв»-то наш, видать, не дурак, отнюдь…

– Всякое тело удерживается в покое или движется прямо, пока нет сил, которые это изменят, – бодро доложил Бобровский. – Это первый закон. Второй – если к телу приложить силу, оно, тело то есть, будет двигаться пропорционально оной силе и туда, куда сила направлена. И третий – действие равно противодействию!

– Очень хорошо, – одобрил Положинцев. – Формулировки мы потом уточним, но суть схвачена верно. Так вот, друзья, законы Ньютона – они не только о физике. Все мы, каждый из нас, «удерживаемся в покое», пока нет изменяющих это сил. Сил не физических, но нравственных. Именно они заставляют нас меняться, становиться лучше. И только мы сами и вы сами можете эти силы к себе приложить. Приложите – и, словно тело из закона сэра Исаака Ньютона, станете двигаться всё быстрее и быстрее. Действие окажется равно противодействию – наши недостатки, леность, вялость, душевная скупость станут тормозить движение, но внутренний закон, честь, верность, отвага, жажда нового – заставят вас двигаться всё дальше и дальше, к неизведанным горизонтам!..

…И физика получилась очень интересной. Илья Андреевич говорил о том, что всё на свете состоит из атомов, незримых крупиц сущего. О том, как гениальный греческий мыслитель Демокрит пришёл к выводу, что материя состоит из мельчайших неделимых частиц. Учитель не бубнил, не гундосил равнодушно, как привычные Фёдору преподаватели его былых гимназий; нет, он рассказывал со страстью и даже в лицах, описывая, в частности, как жители города Абдеры, откуда был родом учёный, сочли его умалишённым и аж пригласили великого врача Гиппократа для освидетельствования.

– Знаменитый доктор, однако, заявил, что Демокрит – один из умнейших людей, ему встречавшихся. Видите, господа кадеты, – над учёным смеялись, его подвергли даже суду за растрату наследства, что в Абдерах преследовалось по закону; однако он всё равно не сдавался и продолжал настаивать на своём. Вот и вас в этом корпусе мы тоже учим не сдаваться и стоять на своём. В мире тревожно, только-только закончилась одна война, а уже грозит начаться следующая, на Балканах; и кто знает, к чему она приведёт? Страшные испытания ожидают нашу Родину, великую Россию; от вас, от вашей твёрдости зависеть будет, выдержит она их, промчится на всех парусах мимо подводных камней и рифов – или же на всём ходу налетит на них, пробив борта и днище…