– За мной! – звонко крикнула госпожа Шульц и лихо перемахнула через широкий сухой ров, подпрыгнула, ухватилась руками за верх кирпичной стены с оконными проёмами и миг спустя исчезла в одном из них.

– О-го-го! – завопил второгодник Воротников и ринулся следом. За ним – и вся остальная рота.

Перебраться через ров, хоть и глубокий, но с довольно пологими скатами было не так трудно; однако окна в фальшивой стене оказались преизрядно высоко, и взобраться сразу удалось одному лишь Воротникову, да и то еле-еле.

– Руку давай! – запоздало крикнул Федя, но Севка успел спрыгнуть на другую сторону.

– Солонов! Подсади! Я тебя втащу! – Долговязый Юрка Вяземский нетерпеливо подпрыгивал возле самой стены.

Фёдор привычно упёрся спиной в кирпичную кладку, согнул колени, сложил руки лодочкой; Юрка ловко ступил в них, оттолкнулся, подтянулся – и вот он уже протягивает Феде руку, готовый вздёрнуть его наверх.

Второе и третье отделения тоже толпились, взволнованно гомоня, около своих стенок. Но, поскольку Воротников был «первым силачом» в роте, его отделение и вырвалось вперёд.

Как-то Федя Солонов вдруг забыл и про взрывы, и про бомбистов.

Сейчас нужно было, чтобы его отделение пришло бы первым.

Петя Ниткин неспешно трусил следом, обходя препятствия по дорожке, засыпанной крупным песком, и старательно делал заметки.

– Так нечестно! – возмутился Бобровский, старательно пыхтя в спину Феде. Ему приходилось нелегко, однако он, похоже, из кожи вон лез, чтобы удержаться в головах отделения. – Почему мы тут… – фух! Фух! – отдуваемся, а этот?!

Он думал, что Ирина Ивановна ничего не слышит и не замечает. Однако оказалось, что госпожа Шульц, успев лично пройти всю полосу, вернулась к пыхтящим кадетам и следила за ними, уперев руки в боки.

– Та-ак!.. Господин Бобровский!.. Вы, кажется, недовольны?

– Н-никак нет! – поспешил выпалить Лев.

Ирина Ивановна посмотрела на него подозрительно и покачала головой.

– Нитка! Нитка! – орал меж тем Воротников, совершенно забыв уже, как отнимал у Пети завтрак. – Гляди! Гляди сюда! – и ловко подтягивался, первым запрыгивая в высокое окно, откуда надо было съезжать вниз по канату.

– Вижу! – отвечал справедливый Ниткин, делая пометки.

Тут только до всех дошло, что неуклюжий и смешной кадет Петя Ниткин, оказывается, очень важен и нужен.

– Ниткин! Ниткин! – раздавалось со всех сторон. – Петя, Петька!.. Меня! Меня запиши!..

Отделение Феди Солонова пришло первым – то есть первым пришёл второгодник Воротников, победно вскинувший руки; следом за ним – длинный Юрка Вяземский, а Фёдор – третьим.

И всё было бы хорошо, даже преотлично, если бы…

Второе отделение отставало и от первого, и от третьего, однако шли они тесным клубком, не растягиваясь, никто не вырывался вперёд и не отставал.

А вот два других растянулись цепочкой, кадеты послабее, поробее тянулись позади. И, оглянувшись, Федя вдруг вспомнил, что Ирина Ивановна говорила «зачёт по последнему», а это значило, что они сейчас проиграют!..

– Воротников! Юрка! – завопил Солонов, спрыгивая с площадки, на которой они все стояли.

Севка Воротников ничего не понял, а вот Вяземский – напротив.

Бросились все назад, к отстающим.

Костя Нифонтов, тоже закончивший дистанцию, проводил их злым взглядом и отвернулся.

А вот «Ле-эв» Бобровский внезапно присоединился. Махнул рукой Нифонтову, и тот хоть и неохотно, но последовал за своим «патроном».

Последние из кадет совсем выбились из сил. Фёдор уже протянул одному из них руку – но тут торжествующе завопили соперники из второго.

Их отделение в полном составе первым закончило дистанцию.

– Эх, – вырвалось у Фёдора. – Давай, залезай! – Он по-прежнему протягивал руку отставшему товарищу.

Бобровский разочарованно хмыкнул.

– Идём, Солонов. Чего напрягаться-то. Проиграли мы. А вы сами давайте, чего вылупились? – напустился он на троицу неудачников.

– Вы, господин Бобровский, только тогда помогаете, когда вам от этого непосредственная польза есть? – Госпожа Шульц возникла рядом, словно фея из сказки.

Бобровский впервые растерялся по-настоящему. Даже по стойке «смирно» не встал.

– Коль вы так устали, кадет, то ступайте, отдыхайте. Ваши товарищи справятся и без вас.

«Ле-эв» предательски засопел, покраснел и отвернулся.

– Да я ж что… я ничего… Руку давай! – Он резко повернулся к вихрастому Женьке Маслову, худому и слабосильному.

…Общими усилиями они и впрямь помогли своим закончить дистанцию. Отделение оказалось вторым.

Воротников недоумённо хлопал глазами.

– Это им булки, что ли? – возмущался он, тыча пальцем в выплясывающих счастливые антраша соперников. – Это они, что ли, нас обставили?!

– Им булки, им. – Красный и злой Бобровский был на себя не похож. – Они нас обставили. А ты чего стоял, орясина, когда я тебе рукой махал?! Вот пошел бы с нами, глядишь, и успели бы! Вот не дам тебе Кантора списать, тогда узнаешь!

– Лев, Лев, ты чё, ты чё? – заволновался Севка.

– А ничё! Идти надо, когда я тебя зову! Бегом бежать! Понял?

– Да ладно тебе!..

– Не «ладно тебе», а понял ли?

– Понял, понял, будет уже!.. И… эта… Лев… насчёт Кантора? – почти умоляюще закончил Воротников.

– А чего Кантор-то? Нормальный дядька! – искренне удивился Фёдор.

– У кадета Воротникова с математикой нелады, – взрослым голосом объявил Бобровский.

Ирина Ивановна собрала роту вместе, построила. Время было идти на ужин.

Первое отделение тащилось уныло, под градом насмешек выигравшего второго. В корпусе уже вовсю кипела работа, трудились стекольщики, штукатуры и маляры. С вокзала возвращался старший возраст, страшно важный и гордый – печатали шаг, блестели штыками, снисходительно поглядывая на «мальков», взиравших на них с настоящим благоговением.

За ужином по корпусу поползли слухи один страшнее другого: «семёновцев подвзорвали», «Семёновский полк уполовинили», «одна бомба под паровозом, другая – под офицерским вагоном», «рвануло, когда все на перрон вышли и курить разрешили», «сто человек в клочья», «нет, двести», «не, полтысячи и в госпиталях столько же»…

Кадеты почти ничего не ели, только знай себе крутили стрижеными головами.

Две Мишени появился уже перед самым отбоем. От него сильно пахло гарью, на плечах – солдатская гимнастёрка, прожжённая в трёх местах.