«Нет, — Лера покачала головой. — Нельзя подстраиваться ни под кого. Это… это как обман, это ненастоящее и рано или поздно обязательно вылезет наружу. Получится только хуже. Не буду думать об этом, — решила она под конец. — Нужно жить так, как живется. А там посмотрим».

Дня через два — Лера точно не могла бы сказать, все дни были похожи один на другой, и, черт его знает, может, она когда забывала добавить камешек в свой «календарь» (или наоборот, клала, забывшись, лишний?), — подходя к обрыву после утреннего похода за водой, она услышала дельфиньи крики. Совсем не похожие на привычные трели и посвистывания — именно крики. Пронзительные, плачущие, невыносимо тревожные, вонзающиеся в самое сердце.

Джонни лежал на отмели — наполовину в воде, наполовину на песке, — тяжело дыша. А через выпуклый серый бок, ниже плавника и почти параллельно ему тянулась рана. Сползавшая из ее длинного зева кровь казалась очень густой и очень темной.

«Кровотечение венозное, — подумала Лера, мгновенно переключившись из режима панического сочувствия в привычно рабочий. — Да, венозное — это хорошо, с артериальным я в этих условиях вряд ли справилась бы», — деловито щелкало в мозгу. Или все не так? У дельфинов же наверняка все не так, как у людей? И кровь какая-то густая… Впрочем, густая — это тоже неплохо, значит, сворачиваемость высокая, значит, поврежденные сосуды будут сами себя «заклеивать». Ну по крайней мере некрупные. Но зашивать, конечно, надо. Вон как распахало… Прикусив от сосредоточенности губу, Лера открыла «зюйдовскую» аптечку, нашарила коробочку с хищными кривыми иглами.

Рана не была рваной, так что вряд ли она — результат схватки с акулой. Да и откуда бы тут взяться крупным акулам? Катраны слишком мелкие, сомнительно, чтобы они рискнули нападать на дельфинов. Края раны были ровные, словно чем-то разрезанные. Значит, браконьеры тут не виноваты. У тех — гарпуны и остроги, орудия колющие. Здесь же — отчетливая резаная рана.

— Ты на скалу, что ли, налетел? — приговаривала она, ласково поглаживая Джонни. Он, впрочем, и так лежал спокойно, даже не вздрагивал. — На острый выступ? Нельзя же так неосторожно… Господи, мне же тебя и продезинфицировать-то нечем! — Лера едва не плакала от жалости и злости, хотя руки сноровисто делали все положенное. — Не йодом же это заливать. Ну зашить я, положим, зашью, хотя… иглы нестерильные, шовный материал вообще бог знает какой…

Не столько раны страшны, вспомнилась ей лекция по истории хирургии, сколько раневая инфекция…

Альфред, подплыв максимально близко, едва не выскочив тоже на отмель, толкнул ее носом в коленку — хватит, мол, переживать, помоги чем можешь.

Закусив губу и положившись на великие силы природы (чем бы они ни были), Лера зашила рану — аккуратно, как на экзамене: мышцы, подкожка, кожа… впрочем, здесь надо было говорить — шкура. Кожа у дельфина оказалась толстая, упругая, немного напоминающая резину.

Лера даже ни на мгновение не задумалась о том, что Джонни способен убить ее одним ударом хвоста. Или откусить руку одним движением мощных челюстей… Не то чтобы она была уверена, что не способен. Ей вообще такая мысль в голову не пришла.

Он перенес все, что Лера с ним проделывала — а ведь это наверняка было больно! — с удивительной стойкостью. Ей вспомнился здоровенный, под два метра, мужик, которому в травмпункте вправляли и фиксировали вывихнутый палец, — здоровенный дядька материл и врача, и медсестру, и весь окружающий мир, требовал общий наркоз и заявлял, что не желает терпеть издевательства всяких садистов…

Джонни только едва слышно попискивал и косил на Леру блестящим черным глазом.

— Ну вот и все, малыш. — Она завязала последний узел.

Дельфин изогнулся — видимо, стремясь вернуться в воду, — но лишь жалобно вскрикнул.

Альфред, пристально следивший за ходом «операции», нежно подтолкнул собрата. И еще раз…

— Ты что? — Лера хотела было его остановить, но моментально притихла. Джонни ведь не сможет пролежать на берегу все то время, пока будет подживать рана. Кожа пересохнет и мало ли что еще. Ему нужно в воду. Авось хватит соображения не соваться на глубину — двигаться-то ему трудно и больно.

Резаные раны заживают хуже, чем рваные, вспомнилось ей. Но… Лера помотала головой. Во всяком случае, она сделала все, что было в ее силах.

— Кто же тебя так, бедный мой? — приговаривала она, поглаживая выпуклый бок с торчащими хвостиками швов. — На острую скалу налетел? Или неудачно возле какого-то корабля плавал? Угодил под лопасть винта? Ай-яй-яй, нельзя быть таким неосторожным. Не может же быть, что на тебя кто-то… напал… охотники?

От одного предположения у нее сжалось горло. Как?! Как у кого-то могла подняться рука на создание столь доброе, столь жизнерадостное, столь… беззащитное? Даже если это случайное столкновение с гребным винтом — разве так можно?! Вот так — не глядя, что рядом — живое существо? Это ты, человек, в море — гость. А дельфинам море принадлежит. И как же ты, гость, позволяешь себе…

Глядя на раненого Джонни, Лера вспомнила Макса — и почувствовала не захлестывавшую горло волну горя, а — гнев. Как будто Макс стоял рядом, за ее плечом, и Лера чувствовала то же, что и он. Беспощадный и безграничный гнев. На тех, кто, полагая себя венцом творения и хозяином планеты, топчет, не глядя, все живое, рубит винтами, травит нечистотами. Вроде тех отморозков, кто, залив глаза, усаживается за руль тяжелых джипов — и бьет по газам, и орет, подпевая магнитоле, и лыбится самодовольно… А потом тех, кому не повезло попасться им на пути, привозят к ней в операционную… Сейчас она, пожалуй, не стала бы спорить с Максом, что, мол, сперва хорошо бы человеческие проблемы решить, а после можно и дельфинам помочь.

Макс прав, если бы повернуть время вспять и, словно пленку, отмотать назад их ссоры! Альфред, Джонни и другие дельфины научили тому, что нужно слушать другого.

Ближайшие несколько дней Альфред таскал рыбу уже для двоих: три-четыре рыбины для Леры и бог знает сколько, это напоминало какой-то конвейер, — для Джонни. Двигаться тому было еще, видимо, больно, но заживала рана вопреки Лериным опасениям очень быстро. То ли она так удачно зашила порез, то ли морская вода обладала лечебными свойствами, то ли у дельфинов вообще способность к регенерации… Нечеловеческая, усмехалась Лера, думая: вот бы у них научиться! У них многому можно было бы научиться…

Может быть, эта робинзонада — не «за что мне это?», а — зачем? Лера покачала на ладони гладкий светло-серый камешек и, вздохнув, опустила его в выкопанную под скалой ямку — туда, где покоились еще двенадцать таких же голышей. Этот — тринадцатый — добавился сегодняшним утром. Камешки были похожи, как две капли воды. Как уже тринадцать капель, грустно усмехнулась Лера, поворошив камешки — первобытный календарь.

Так она считала проведенные на острове дни. Иначе немудрено было сбиться. Первые дни оказались разнообразными: находка кокоса, вода, заработавшая зажигалка, знакомство с дельфинами. А теперь — если не считать ранения Джонни — дни было не отличить один от другого. Положить камешек, сходить за водой, потом выкупаться, приготовить и съесть принесенную Альфредом рыбу, поискать мидий и, главное, зелени (она очень боялась авитаминоза, который заставляет слабеть, даже если еды хватает), когда солнце начнет клониться к закату, еще раз сходить за водой. Посидеть на обрыве, до рези в глазах вглядываясь в горизонт — не появится ли хоть какой-то признак того, что люди еще существуют… Временами ей начинало казаться, что Земля разом обезлюдела и только она на этом скалистом клочке…