Я нащупала Свадебный Дар Крома, провела пальцами по искрящимся на солнце тирритам и улыбнулась: да, я была замужем! За Истинной Половинкой, ниспосланной мне Богами!

В этот момент из пещеры вырвалось троекратное «У-уэй», и мне стало не до Хасии и ее проблем – жертвоприношение закончилось, а значит, из рей’н’и’ола вот-вот должен был выйти мой муж…

…Первым на пороге пещеры возник увей, по случаю праздника покрывший бритую голову хеттом[124]. И, сделав десяток шагов, замер в самом центре полукруга, образованного хейсарами, ожидающими своих сородичей.

Выждал несколько мгновений, вскинул над головой жезл и поставленным голосом сообщил, что Бог-Воин принял все жертвы до единой.

Эхо от восторженного крика горцев еще металось в окрестных теснинах, а из рей’н’и’ола вышел еще один человек – мой муж. И неторопливо занял место не где-нибудь, а по правую руку от верховного жреца Бастарза!

Я опешила – раз в пещеру он заходил ПОСЛЕ аннаров, значит, и выходить должен был за ними!

Тем временем Кром с силой вбил в землю свой посох, поднял сжатую в кулак левую руку на уровень груди и медленно разжал пальцы:

– Барс сделал выбор!

Родители и ближайшие родственники тех, кто вот-вот должен был провести первый настоящий бой в своей жизни, завороженно смотрели на падающие на землю рогульки и шевелили губами. Видимо, просили у Барса достойных побед. А девушки на выданье, не нашедшие мужей в прошлый праздник Благословения Эйдилии, прихорашивались – одергивали араллухи, подтягивали шнуровки на ансах, и без того туго обтягивающих бедра, и приглаживали волосы, заплетенные в магас.

Несколько мгновений ожидания – и после оглушительного рыка увея на выходе из рей’н’и’ола показался аннар Усмаров, сопровождаемый шестью сыновьями[125], только что получившими право на меч[126].

Смотреть на вчерашних мальчишек, глядящих по сторонам с такой гордостью, как будто каждый из них только что обратил в бегство целую армию, было забавно. А еще забавнее – видеть, что им то и дело изменяет выдержка: проходя мимо Крома, шедший первым коренастый и довольно-таки широкоплечий юноша посмотрел сначала на предплечья моего мужа, потом на свои и слегка помрачнел, парень, замыкавший строй, улучив момент, вперил вопросительный взгляд в глаза одной из девушек-Царранов, а рыжеволосый ро’ори с перебитым носом, на миг забыв, что на него смотрят, пару раз по-мальчишески подпрыгнул.

Молодые воины других родов Шаргайла, выбравшиеся из святилища следом за Усмарами, вели себя приблизительно так же: задирали подбородки, нервно тискали рукояти своих Волчьих Клыков и с вызовом вглядывались в лица окружающих. А вот девушки, получившие имя перед статуей Барса, все, как одна, копировали поведение своих аз – не шли, а плыли, смотрели не по сторонам, а вперед, и не улыбались, а хмурились. Зато их магасы говорили за своих хозяек, причем намного больше, чем могли выразить лица ро’иар: шестеро из десяти утверждали, что их хозяйки жаждут крови и мечтают о победителе айге’тта, еще двое – о том, что они уже кому-то отдали сердца, а последняя пара скромно молчала – их владелицы были готовы выслушать Песнь от кого угодно.

Исключений было всего два – ширококостная и чуть кривоногая Ширвани заплела косой крест[127]и взирала на мужчин с показным равнодушием, а тощая и почти безгрудая Гатран, завязавшая лахти узлом[128], прятала взгляд даже от своих сородичей.

– Дийка – дура… – проводив последнюю взглядом, фыркнула Шарати. – Ноги и зад у нее красивые. А грудь может вырасти и после родов…

Мнение «ценительницы девичьей красоты» я не разделяла – туго зашнурованные ансы Гатран обтягивали одни кости, а нижний край араллуха, прикрывавший низ спины, даже не оттопыривался. Однако высказывать свое мнение не стала – во-первых, не считала нужным, а во-вторых, заметила, что увей поднимает жезл, и мысленно обрадовалась: церемония завершалась, значит, в ближайшее время род должен был отправиться обратно в сарти…

…Два часа, по традиции выделяемые воинам, участвующим в айге’тта, на подготовку к поединкам, пролетели как одно мгновение – не успела я переступить порог нашего рейро и прижаться к груди мужа, как во дворе загрохотало било, и нам пришлось приводить себя в порядок и спускаться вниз.

Несмотря на спешку, к тренировочной площадке мы подошли одними из последних – под небольшим навесом, собранным во время нашего отсутствия, уже сидели немощные старики и кормящие матери с грудничками на руках, вокруг присыпанного свежим песком круга стояли девушки и замужние женщины, а мужчины, не собирающиеся демонстрировать свою удаль, почему-то занимали места за их спинами.

Кстати, последнее я заметила только тогда, когда Кром отправился к позвавшему его аннару, а я по совету своих тэнгэ решила пробиться в первые ряды.

Пробилась. Замерла у широкой – в без малого локоть – полосы из угольной крошки и задумалась: по а’дару, место хейсарки было ЗА плечом мужчины, значит, тут должны были стоять не мы, а воины.

По случаю праздника два крупнейших знатока обычаев хейсаров – мои тэнгэ – стояли по обе стороны от меня, поэтому я не стала откладывать расспросы на потом и поинтересовалась у Шарати, чем вызвано такое странное расположение зрителей. И получила сногсшибательный ответ:

– Айге’тта – праздник ЖЕНСКИЙ, и мужчины тут не судьи, а молчаливые наблюдатели, которые не имеют даже права голоса!

– «Право десницы» – женский праздник? – не поверила я. – Что за бред?

– Никакой это не бред! – обиделась моя младшая тэнгэ. – Они – дерутся, а мы смотрим и выбираем!

То, что хейсары относятся к близкородственным бракам так же, как вейнарцы, я знала совершенно точно. Поэтому недоуменно выгнула бровь:

– Выбираете мужей среди родственников?

– Тут будут не только Аттарки, но и матери ро’иар, которым нравятся наши ро’ори… – подала голос Хасия. – Выбирать будут они. А мы будем гордиться своими мужчинами…

…Желающих оценить навыки ро’ори Аттарков оказалось довольно много: по две Оноирэ, Царран и Уаттах и по одной заинтересованной еще из семи не самых последних родов Шаргайла. Пересчитав их, Шарати чуть было не лопнула от гордости: