Мы видим Свету в каких-то совсем непривычных для неё обстоятельствах. Мы видим её на берегу моря. Какого именно моря – трудно сказать. Собственно, вариантов совсем мало. Скорее всего, Чёрного или Балтийского. У России мало морей, пригодных для чего-нибудь путного. Вряд ли Света поехала отдыхать на Каспийское море, хотя, говорят, там есть неплохие места. Баренцево море тоже трудно использовать как место для отдыха, как и остальные многочисленные моря Северного Ледовитого океана, которыми так богата наша страна. Ехать отдыхать в Петропавловск-Камчатский, во Владивосток или на Сахалин Свете дорого и лень. Так что это либо Чёрное (Сочи, Крым), либо Балтийское (Зеленоградск, Светлогорск), либо Азовское (Таганрог, Ейск) моря.

Света, наверное, получила большие отпускные или какие-то ещё серьёзные выплаты на работе, у неё появились деньги, возможно, впервые за долгие годы. И вот у неё появилась возможность поехать к традиционному месту отдыха. Обычное место отдыха для Светы – это её диван. А тут вот так.

Каждый день на берегу моря мы видим Свету, её длинную, вытянутую фигуру. У Светы действительно хорошая фигура, ей очень идёт её вытянутость, лицо её тоже очень привлекательное, такое узкое, аристократическое, как и весь её облик, Света, в общем, красивая женщина, чего уж там. Не очень понятно, в кого она такая удалась. По одной линии, материнской, она из подмосковных, кряжистых (как мать) крестьян, по другой – тоже из крестьян, но из архангельских, не таких кряжистых, более утончённых, как все новгородцы обычно более утончённы, чем москвичи (непонятно, почему это). Возможно, именно от них она и унаследовала эту свою утончённость, как-то дико подчёркнутую. Возможно, ещё сыграло роль образование. Когда человек много думает об утончённых вещах, он и сам немного утончается.

Утончённая прекрасная Света каждый день приходит на пляж в дико закрытом купальнике (в таком можно прийти в офис на переговоры), садится на скамейку и смотрит на море. Она не купается, не загорает. Было бы странно, если бы она это делала. Она просто сидит на скамейке.

Сведём это к одному эпизоду, распишем тут, без лишних подзаголовков, день Светы.

Света спит. Ей трудно уснуть, но она как-то засыпает под утро.

Света просыпается.

Новый день.

Света, в принципе, ведёт себя как положено. Принимает душ (у неё в её пред-шикарном номере пред-шикарная душевая кабина), идёт завтракать (в отеле очень качественный шведский стол, но Света берёт просто дольку омлета и одну оливку). И вот после этого Света идёт на пляж. Садится на скамейку и сидит. И смотрит на море. И так она сидит до позднего вечера. Поздним вечером она выпивает в лобби-баре бокал (два бокала, три бокала, четыре бокала, пять бокалов, шесть бокалов, неважно) вина, обычно какого-нибудь красного. И поднимается к себе в номер. И заставляет себя лечь в постель (широкую такую двуспальную кровать).

И на следующий день всё то же самое.

Итак, мы видим Свету, сидящую на скамейке у моря. Вернее, не у моря, а как бы в арьергарде пляжа. Впереди пляж, там дальше море. Вот это видно Свете. Света просто тупо сидит. Нельзя сказать, что она о чём-то страшно умном думает. Нет. У лица Светы довольно туповатое выражение.

К Свете подходит молодой человек в плавках. Видно, что он только что совершал действие, обычно обозначаемое словом «купаться». Обыкновенный такой парень, не толстый и не перекачанный, просто нормальный такой парень, в плавках. И между ними происходит следующий разговор:

– Здравствуйте, а можно к вам присесть?

– Здравствуйте. Ну, я не могу вам запретить. Это общественное место.

– А так бы запретили?

– Что значит – «а так»?

– Ну, если бы это была ваша скамейка.

– Может, и запретила бы. Ну вы садитесь, садитесь.

Парень садится.

– Здравствуйте.

– И вам не хворать, как говорится. Вроде бы уже поздоровались.

– Я хотел спросить: а что же вы не купаетесь?

– Знаете, трудно ответить на ваш вопрос. Мне кажется, более естественным был бы вопрос «а что же вы купаетесь?».

– Да? Почему?

– Ну, хотя бы потому, что не купаться более естественно, чем купаться. То, что вы спросили, это всё равно что «а что же вы не прыгаете с парашютом?».

– Но ведь купаться – это ведь совсем не то же самое, что прыгать с парашютом.

– В плане осмысленности и необходимости того и другого – это ровно то же самое.

– Ну почему же?

– Ну как. Вы что, водолаз? Вы занимаетесь подъёмом затонувших судов? Или расчисткой берегового дна?

– Нет…

– Зачем вам тогда лезть в воду?

– Ну…

– Так же и с прыжками с парашютом. Простите, вы десантник? Ваш воинский долг состоит в том, чтобы десантироваться с воздуха и овладеть тем или иным, я не знаю, плацдармом?

– Нет, но…

– Что но?

– Ну, это ведь приятно, круто. Крутые впечатления.

– М-м-м, понятно, крутые впечатления.

– Ну а что.

– Да нет, ничего.

– Наверное, вы правы.

– Ну ещё бы.

– А можно с вами познакомиться? Простите…

– А за что вы просите прощения?

– Ну… за то, что решил с вами познакомиться.

– А это какая-то вина?

– Нет, наверное…

– Ну хорошо, давайте познакомимся. Я Света.

– Меня зовут Виталий.

– Могли бы сказать просто: «Я Виталий».

– Ну да. А чем плохо «меня зовут»?

– Да ничем не плохо. Кроме того, что, представляясь так, вы теряете субъектность.

– Это как?

– Да очень просто. Когда вы говорите «меня зовут», вы не говорите, кто вы, вы говорите, как вас опознают окружающие.

– Ну, в общем, да. Это крутая идея.

– Как вы легко согласились! Но ведь иметь имя – это ровно то же самое! Что-то вы, Виталий, недодумываете!

– Да, верно. Наверное. То есть то, что я Виталий, лишает меня субъектности? Что это, типа, не я?

– Ну конечно. А вы как думаете.

– А то, что вы – Света? Это тоже лишает вас субъектности?

– Ну ещё бы. Конечно. Ещё имя такое – Света. Обхохочешься. Ещё бы Таней назвали.

– Ну почему. Света – тоже хорошее имя.

– Тоже, да. Да не в этом дело.

– Да, я понимаю.

Повисает долгая пауза.

– Света, а вы можете о себе рассказать?

– Легко. Я филолог, занимаюсь русской литературой двадцатых – тридцатых годов.