– В чем дело? – прокричал Лелле.

Хассан поднял руки:

– Я пришел не по поводу Лины.

Разочарованный, Лелле тяжело прислонился к дверному косяку, хотя слова Хассана одновременно принесли облечение. Ведь в голове крутился и худший вариант.

– А что тогда?

– Могу я войти?

Он шагнул в сторону и почувствовал на себе взгляд Хассана.

– Черт, Лелле, ты смотрелся на себя в зеркало?

Он поднял руку к волосам, в них запуталась хвоя.

– Не всем быть такими же ухоженными, как ты.

Гость потянул носом:

– Пахнет едой.

– Я готовлю кровянку, перекусишь со мной?

– Ты же знаешь, я не ем свинину.

– Да ладно, сделай исключение. Такое уже бывало.

Хассан снял темную полицейскую куртку и собрался повесить ее на спинку стула.

– Только не на этот стул! – воскликнул Лелле. – Мы не пользуемся им. Это стул Лины.

Хассан кивнул и повесил куртку на другой стул. Он ничего не сказал, только положил руки на стол и снова уставился на Лелле, просто сверлил его взглядом.

Лелле разложил кровянку по тарелкам. Хассан подозрительно покосился на нее, но сел и взял вилку.

– Ты может рассказать, в чем дело?

– Собственно, мне просто захотелось заглянуть к тебе.

– Заглянуть ко мне? В разгар рабочего дня?

Хассан подцепил на вилку кусок запеканки и долго рассматривал, прежде чем отправил в рот.

– Я знаю, что это время года трудное для тебя, – сказал он, жуя. – И просто хотел убедиться, все ли нормально.

– Ты можешь пропустить прелюдию.

Хассан скривился, глотая. Потом отложил в сторону вилку и посмотрел на Лелле.

– О’кей, – сказал он, – мы пропустим прелюдию. Где ты был в ночь на воскресенье?

– Катался.

– А если точнее?

– Ездил на север и обратно по девяносто пятой дороге.

– Ты, случайно, не находился поблизости от Арьеплуга?

– Я часто проезжаю через него.

– В какое время ты там был?

Лелле пожал плечами:

– Возможно, где-то между тремя и четырьмя. Хотя нет, чуть позже.

– Ты останавливался у лагеря?

– Нет, насколько мне помнится. Останавливался, но не у самого лагеря.

– Черт побери, Лелле.

Лелле задумчиво рисовал чайной ложкой круги на поверхности брусничного варенья в розетке. Пожалуй, дело в том, что он считался подозреваемым ранее, хотя это его никогда не пугало. Скорее утомляло. Он ведь последним видел Лину, перед тем как она пропала, а теперь его видели в лагере после исчезновения Ханны Ларссон. Само собой, такое могли истолковать превратно.

– На днях ты заявил мне, что мы не найдем Ханну, – сказал Хассан. – Почему, собственно?

Лелле отодвинул в сторону тарелку:

– Просто у меня такое чувство. Она настолько похожа на Лину, что ни о каком случайном совпадении не может быть и речи. Есть какая-то связь.

– Три года – слишком долгий срок, чтобы провести ее.

Лелле почистил ногтем между зубов. Он не собирался сдаваться.

– А что, собственно, известно полиции об исчезновении Ханны Ларссон?

– Ничего такого, о чем бы я мог говорить с тобой.

– Вы вообще ни черта не знаете, другими словами.

– Я бы не нарывался на твоем месте, – буркнул Хассан незнакомым Лелле тоном.

– А ее парень, что вы сделали с ним?

– Ничего. Он на свободе. Пока Ханна считается пропавшей, наши возможности ограничены. Ты же знаешь.

– Ты ведь не думаешь всерьез, что я имею хоть какое-то отношение к этому делу?

Хассан провел по лицу рукой, помассировал ввалившиеся от усталости щеки:

– Я бы хотел взглянуть на твой автомобиль.

– Ради бога. Ключи висят в прихожей.

Хассан выбросил остатки кровянки в мешок для пищевых отходов и тщательно вымыл свою тарелку, затем отправил ее в сушилку. Лелле смотрел на его бычью шею и грубые руки. Когда-то Хассан поднял его с пола, где он валялся в собственной блевотине, отнес на второй этаж, поставил ведро рядом с кроватью и сидел рядом всю ночь, что уж точно не входило в обязанности участкового полицейского. Именно Хассан вылил самогон из канистры и перебил все бутылки со спиртным в доме в тяжелое время после ухода Анетт.

У Лелле защипало глаза, когда он подумал об этом.

– Тебе известно, что в окрестных лесах живут ветераны войны? – спросил он.

Хассан закрыл кран:

– Ты сказал – ветераны войны?

– Да, я повстречался с бывшим солдатом ООН однажды ночью, когда искал Лину. Он живет в заброшенной усадьбе. Видел бы ты его, бородатый и грязный, выглядит как настоящий дикарь.

Хассан вытер руки о кухонное полотенце, его глаза были наполнены грустью.

– Ты не думаешь, что тебе стоит взять паузу?

– Паузу? – спросил Лелле дрожащим голосом. – Моя дочь пропала три года назад. Целых три года, а вы не нашли даже самого крошечного следа. Как, черт возьми, я могу взять паузу?

– Ты убьешь себя.

Жжение в глазах усилилось, Лелле устало махнул рукой:

– Будешь кофе?

– Я не успеваю, но спасибо за еду.

Хассан вышел в прихожую, и Лелле слышал, как зазвенела связка ключей. Через окно гостиной он видел, как Хассан натягивал синие резиновые перчатки, пока шел к его «вольво». Дверь машины не была заперта. Потом он наблюдал, как Хассан начал копаться среди всякого хлама. Полицейский делал это так рьяно, что пыль и пепел взметнулись вверх и закружились вокруг его головы.

Лелле обернулся и бросил взгляд на Лину, улыбавшуюся ему с камина.

– Ты можешь поверить в это? – сказал он громко. – Сейчас они снова подозревают меня.

Он сидел на кухне и слушал пыхтение перколятора, когда Хассан вернулся в дом. Встал в дверном проеме с куском ткани в темных пятнах. Лелле прищурился и увидел, что это полотенце, которым он вытирал руки после того, как сбил оленя.

– Все переднее сиденье в крови. Какого черта, Лелле?

* * *

– Тебе незачем идти со мной в дом.

– Не глупи, само собой, я пойду.

Карл-Юхан сунул руку под водительское сиденье и достал нож.

– Зачем ты его взял?

– Что тебе известно об этом Торбьёрне? Как давно вы знакомы с ним?

Мея сглотнула комок в горле. Во рту остался кислый привкус.