Ксюху всегда невероятно злила ее пассивность — страстная, порывистая, несдержанная, она не принимала такой позиции.

«Какие у него были глаза, — вспомнилось вдруг, и у Таисии моментально запылали щеки. — Яркие, невероятно желтые, в самом деле тигриные. И как он смотрел… или мне показалось? Наверное, показалось, он просто на меня злился… Господи, неужели я влюбилась?!»

Элька ругаться не стала. Сузив глаза, какое‑то время рассматривала потерянное Тасино лицо, потом сердито буркнула:

— Не трясись, не съем же.

Решительно отобрала у Таисии ключи и открыла дверь. По‑хозяйски пропустила ее вперед, сама вызвала лифт. Кивнула на почтовый ящик — заметила в связке крохотный светлый ключик — Таисия отрицательно помотала головой.

Некому ей писать. Дедушек‑бабушек нет, а дальние родственники никогда не писали, со смертью родителей все связи как‑то сразу оборвались. Таисия и не знала, много ли у нее родственников или совсем нет…

Да и не очень‑то она в них нуждалась! У нее оставались баба Поля и… Федор Федорович.

Тогда.

А сейчас?

«Сейчас у тебя есть… Элька, — сказала себе Таисия. — И Федор Федорович… немножко. Даже если он влюблен, не бросит же он тебя сразу, он… совестливый, ты ведь знаешь».

К тому же — чуть не забыла! — она и сама влюбилась, к чему ей Федор Федорович? У нее теперь Вячеслав, а еще Суслик — забавный, ласковый, все понимающий. Она с детства мечтала о собаке и все никак не заводила, может, ждала именно Суслика.

Интересно, зачем она убежала от Вячеслава?!

Кто бы знал…

Элька повесила ключи на крючок, она еще в прошлый раз заметила, где Тася держит ключи. Потом подвела подругу поближе к свету. Внимательно изучила ее лицо и задумчиво протянула:

— Знаешь, а если тебя немного подкрасить… Таисия равнодушно молчала. Ей совершенно не хотелось краситься, она не видела в этом смысла. Федор Федорович все равно внимания не обратит, хоть на голову встань, а Вячеслав…

Ночью все кошки серы! И потом, он уже трижды видел ее ненакрашенной, так какая разница?

Неожиданно для себя Таисия сказала:

— А я только что чуть под машину не попала. Прямо у пешеходного перехода.

— Как?! Таисия смущенно призналась:

— На красный свет сунулась. Задумалась и…

— Задумалась она! Кто у светофора задумывается?!

— А Вячеслав меня вытащил. Буквально из‑под колес.

— Тот самый Слава? — ахнула Элька, прыгая на одной ноге. Она уронила щетку для волос, и та угодила прямиком на пальцы, зря не надела тапочки!

Таисия кивнула.

— Любитель ночных прогулок? — все еще не верила Элька.

И правда — мало ли в городе Вячеславов? Наверняка не меньше Тань, Свет, Коль и Вань. Вон шеф у них — Вячеслав, и что с того?

Кстати, может, он и вытащил Таську из‑под машины? Нет, не верится — шеф пешком практически не ходит, с чего бы ему у пешеходного перехода топтаться? Да и альтруизмом он никогда не страдал, не в его манере старушек через дорогу переводить или глупых девчонок из‑под колес выдергивать.

Таисия опять кивнула.

— Хозяин собачки?

— Да.

— Почему же он тебя не проводил?! — искренне возмутилась Элька, жалея о глупо потерянном шансе.

— А я убежала…

Элька снова уронила только что поднятую щетку, у нее не нашлось слов. Да и что она могла сказать этой невозможной Таське?!

* * *

Федор Федорович поднял голову и привычно нашел взглядом знакомые окна. Не сосчитать, сколько раз он проделывал эту нехитрую операцию! Раньше, когда баба Поля была жива…

Бекасов нахмурился: с чего это он вдруг вспомнил о старухе? Ах да, окна! В те времена обязательно горел свет на кухне, а не только в комнате Мелкой. Вот как сейчас.

Он посмотрел на часы: почти десять. Мелкая должна сидеть за компом или валяться на диване с книгой, причем обязательно с какой‑нибудь дурацкой. Прошлый раз читала детскую книжонку, как бишь она называлась? Федор Федорович так и не вспомнил, как ни скреб затылок. Да и незачем.

Главное — совсем не в привычках Мелкой сидеть на кухне. Или она просто забыла выключить свет?

Федор Федорович поморщился. Он и себе не хотел признаться, что опасается застать у Гончаровой ее новую подругу.

Не то чтобы Эльвира ему не понравилась… красивая девица, ничего не скажешь! Но слишком уж… активна. И так вешается на шею, что хочется держаться подальше. На всякий случай.

К тому же глупо связываться с подружками Мелкой. Жениться он не собирается, а эта Эльвира явно замахивается на что‑то серьезное.

Федор Федорович присел на скамейку и жадно закурил, вспоминая вчерашнюю сумасшедшую ночь и шалую, слегка нагловатую и самоуверенную девицу, которую буквально навязала ему Мелкая.

Хм… а ведь действительно навязала! Хотя…

Федор Федорович усмехнулся: если честно, он и сам не возражал. Эльвира вела себя настолько… смело, что сумела смутить его. И даже слегка шокировала.

Да и в ресторане — чего уж себе врать! — ему приятно щекотали нервы откровенно завистливые и жадные мужские взгляды, направленные на его спутницу. И льстило, что Эльвира их не замечала.

В какие‑то моменты Федор Федорович настолько остро хотел ее, что с трудом сохранял внешнюю невозмутимость. Он впервые чувствовал себя не человеком, а самцом, причем самцом распаленным и нерассуждающим, и ему было не по себе.

С другой стороны, тут и святой не выдержал бы — девица ТАК прижималась к нему в танце…

Он же не каменный, и гормоны у него вырабатываются нормально!

Бекасов пожал плечами: позволить себе небольшую интрижку? Обещаний давать он не собирается, в любви объясняться тоже, к тому же девица, что называется, сама выпрыгивает из платья…

Федор Федорович бросил быстрый взгляд на окна и подумал, что девчонки совершенно разные, и непонятно, как они находят общий язык. Да и внешне…

Окурок обжег пальцы. Бекасов раздраженно отбросил его и хмыкнул: Мелкая обязательно стала бы выговаривать: мол, чисто не там, где убирают, а там, где не мусорят. И родной город нужно беречь так же, как родной дом, ведь в своей квартире он не швыряет окурки на пол…

Мелкая порой бывала такой занудой!

Бекасов неохотно признал, что девчонка конечно же права. Просто мужики гораздо большие… орангутанги, чем женщины, он вчера это отчетливо понял.

Федор Федорович помрачнел, вдруг вспомнились давние беседы с бабой Полей. Как ни странно, он ни с кем потом не говорил так откровенно и ни с кем не чувствовал себя настолько свободно.