Нянька Мелкой была престранной. Временами — противной и въедливой. Всегда — ехидной и даже ядовитой. Но никогда — ханжой.

Э‑э‑э… куда это он забрел?

Ах да!

Как‑то он начал болтать об основном отличии мужчин от женщин. Мол, мужчины полигамны, именно поэтому они имеют право спать со многими женщинами. Естественно, подобного права за дамами юный Федор Федорович не признавал.

Кстати, Бекасов не признавал его и сейчас!

Баба Поля его высмеяла. Сказала, что это самцы полигамны, то есть животные. А человек тем и отличается от них, что себя контролирует и животные похоть, жестокость и бессмысленную жадность в себе всю жизнь давит. Любовь же достояние чисто человеческое. А если говорить о животных….

С чего он взял, что полигамны только самцы? У них во дворе живет старая сука, так во время течки она кого только к себе не подпускает… Абсолютно беспринципное существо.

Ну, конечно, он вспомнил о львах! Вот у кого настоящий гарем…

А ты, дружок, представляешь, как этот зверь зарабатывает право покрывать многих самок? И сколько глупых молодых львов погибает при попытке занять его место?

Когда на кон поставлена сама жизнь, выигрыш всегда высок. Но и проигрываешь все. Ты уверен, что не оказался бы в числе проигравших?

Федор Федорович криво усмехнулся: сумасшедшая старуха мыслила нетривиально, поэтому и беседы с ней западали в душу, практически ничего не забылось.

Помнил он и ее слова: «Любовь — птица редкостная. Опустится на ладонь — беречь нужно, дрожать над ней, как над малым ребенком, иначе улетит и уже никогда не вернется…»

Тогда он был мальчишкой и на что‑то надеялся.

Сейчас Бекасов в любовь не верил.

Ему двадцать пять, ну и где она?!

А раз так, раз он не может влюбиться, придется смириться с суррогатом. В конце концов, он не монах! И не Мелкую же тащить в постель…

Бекасова передернуло, настолько дикой и даже кощунственной показалась последняя мысль. Мелкая, она…

Федор Федорович встряхнул головой, прогоняя непрошеное видение — безмятежную физиономию Мелкой. Если честно, его во сне достали ее глазищи — огромные, чистые, невинные, как в момент рождения.

Бекасова в эти минуты буквально подбрасывало в постели от внезапного страха. Он потом долго сидел, таращась в темноту и убеждая себя, что незачем сию секунду звонить Гончаровой и что конечно же ничего страшного не случилось. Все у нее хорошо, глупая девчонка крепко спит, как ночью и положено…

Да он любого придушил бы голыми руками, коснись кто Мелкой с грязными намерениями! Он за нее отвечает, и точка.

Федор Федорович попытался сравнить двух девушек и посмеялся над собой — невозможно. Эльвира — настоящая красавица, причем бесспорная, никто в этом не усомнится. А Мелкая… это просто Мелкая, по паспорту — Таисия Гончарова, и плевать ему, если честно, как она выглядит.

Федор Федорович неожиданно мягко улыбнулся: наверное, Мелкая некрасива. Уж во всяком случае не фигуриста. Его родная сестрица обладала подобными… формами классе в восьмом.

И яркости в Мелкой нет. Все как‑то приглушенно, все в пастельных тонах, все тонко, прозрачно. Будто девчонка не из живой плоти, а акварелью выписана, вот попадет под дождь, и…

Бекасов невольно стиснул кулаки: это слишком походило на правду. Мелкая легко простывала, а потом болела долго и трудно.

Баба Поля говорила — так всегда было. С самого рождения. И вечно родители жили в страхе ее потерять.

Сама старуха в это не верила. А она никогда не ошибалась. Так что Бекасов не собирался об этом думать.

Девчонка только похожа на тень, а уж характер у нее… стальной! И это при внешней покладистости и хрупкости.

Федор Федорович угрюмо усмехнулся: когда‑то Мелкая определила его в названые братья, и он честно соответствовал — видел в ней только сестру. И даже не раз пытался как‑то пристроить Гончарову. Перезнакомил ее со всеми приятелями из наиболее приличных — не его вина, что девчонке никто не нравился.

Впрочем, как и ему.

Не везет им с Мелкой!

Бекасов бросил окурок, теперь в урну, и встал. На окна он больше не смотрел, почему‑то не сомневался — Эльвира сейчас у Гончаровой, и хорошо. Почему бы ему действительно не попробовать влюбиться?

Внешне она ему нравится. Говорит грамотно, пальцем в носу не ковыряет, вилкой и ножом пользоваться умеет, и, в конце концов, Мелкая же что‑то в ней нашла?

Решено, он влюблен и начинает период ухаживания. Прямо с этой секунды.

Не будем уподобляться животным, как говорила баба Поля! Простой честный секс не для нас. Нам непременно подавай любовь, чистую и возвышенную, пусть она и существует только на бумаге…

* * *

Таисия терпеливо сидела на стуле и кротко выполняла все команды гостьи: закрывала глаза, открывала глаза, делала губы колечком, улыбалась, расслаблялась и… думала о своем.

Ей были приятны прикосновения Эльки. Они оказались легкими, даже мимолетными, Таисия едва их ощущала. Изредка она бросала короткий взгляд на увлеченно работающую Эльку и удивлялась обилию различных кисточек, расчесок, щеток и щеточек в ее косметичке.

И коллекция теней впечатляла. По прикидкам Таисии, никак не меньше сотни оттенков. Огромная плоская коробка, обшитая черным бархатом, а в ней радужная россыпь красок, взгляда не отвести, так красиво.

Элька что‑то пробовала, стирала, снова наносила, снова стирала, Таисию начинало клонить в сон. Пару раз она едва не уронила голову на грудь, хорошо, Элька не заметила, еще обиделась бы.

Наконец Элька закончила. Зачем‑то обмахнула лицо и шею «клиентки» мягкой пуховкой и торжественно велела встать.

Таисия послушно поднялась и равнодушно спросила:

— Ну и как? Красавица, конечно?

Элька промолчала. Несколько раз обошла вокруг Таисии, рассматривая ее с какой‑то непонятной печалью, глаза у нее стали… тоскливыми.

Таисия пожала плечами, переспрашивать не хотелось. И без того было понятно, что Элька шокирована результатами — столько работы, столько времени потрачено, и…

Странно, Таисия никогда не считала себя красавицей, даже симпатичной себя не считала. Но и на звание уродины вроде бы не претендовала. Или ей настолько не идет косметика?

— Ты к зеркалу не хочешь подойти? — Элькин голос прозвучал хрипло, она судорожно сглотнула.

— Обойдусь. — Таисия поставила чайник на огонь.

— Неужели тебе совсем неинтересно?!

— Считаешь, я себя никогда не видела?

— ТАКОЙ — нет.

— Элька, но ведь это и не я!

— А кто? Дед Мазай?