Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Не подлежит сомнению, что война потребует расходов, превышающих ограниченные финансовые ресурсы России… А между тем военные займы придется платить не без нажима со стороны союзников. Ведь после крушения германского могущества мы уже более не будем им нужны. Но как бы печально, однако, ни складывались экономические перспективы, открывающиеся нам как результат союза с Англией, следовательно и войны с Германией, — они все же отступают на второй план перед политическими последствиями этого по существу своему противоестественного союза»[164].
Самое убедительное в записке Дурново то, что абсолютно наглядно подтвердилось ходом событий, — это абсолютно феерическое предвидение всех последствий войны.
«В случае неудачи, возможность которой при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция в самых крайних ее проявлениях у нас неизбежна. Начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а за сим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся, к тому же, за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению»[165]
«Вся эта война была ошибкой трагической для всей тогдашней Европы, а для России и трудноисправимой. Россия была брошена в ту войну без всякого понимания международного хода событий, при сторонности её главному европейскому конфликту… Все избывающие здоровьем крупные силы крепкой нации были брошены не в ту сторону»[166].
Это уже Александр Исаевич Солженицын. Статья «Размышления над Февральской революцией» написана в изгнании, в 1980 году. Солженицыну не было нужды предрекать события февраля 1917 года. Тем не менее и тогда, и сейчас во многом тексты и Солженицына, и Дурново звучат как актуальная политическая публицистика. От Солженицына вернемся опять к Петру Дурново:
«Дело в том, что наша оппозиция не хочет считаться с тем, что никакой реальной силы она не представляет. Русская оппозиция сплошь интеллигентна, и в этом ее слабость, так как между интеллигенцией и народом у нас глубокая пропасть взаимного непонимания и недоверия… Нужно прямое воздействие правительственной власти, чтобы обеспечить избрание в Гос. Думу даже наиболее горячих защитников прав народных. Откажи им правительство в поддержке… — и законодательные учреждения не увидели бы в самых стенах ни одного интеллигента, помимо нескольких агитаторов-демагогов».
История имеет неприятную тенденцию повторяться. Те силы, те химеры политические, которые довели Россию до катастрофы семнадцатого года, семнадцатым не успокоились и произвели то же самое в девяносто первом. Первый демократический русский премьер, он же столь же демократический министр внутренних дел, князь Львов одномоментно разгоняет всю местную администрацию, включая земское самоуправление и всю полицию.
«…а назначать никого не будем. На местах выберут. Такие вопросы должны разрешаться не из центра, а самим населением. Будущее принадлежит народу, выявившему в эти исторические дни свой гений. Какое великое счастье жить в эти великие дни!»[167]
Вот сразу и не разберешь, кто это — первый демократический премьер Львов или первый демократический президент Ельцин.
«И это всё сделали не большевики и не инспирировали немцы — это всё учинили светлоумые российские либералы.
Февральские вожди и думать не могли, они не успели заметить, г они не хотели поверить, что вызвали другую, настигающую революцию, отменяющую их самих со всем их столетним радикализмом… Они ещё судорожно сдирали корону передними лапами — а уже задние и всё туловище их были отрублены… Идеология интеллигенции слизнула своего государственного врага — нов самые же часы победы была подрезана идеологией советской, — и так оба вековых дуэлянта рухнули почти одновременно»[168].
У нашей либеральной интеллигенции, молившейся на Запад, в 1990-е годы было хотя бы некоторое оправдание: историческая контузия, нанесенная советской властью. Если Дурново предвидел явное и недалекое будущее в 1914 году, то для того, чтобы предвидеть будущие 1990-е, всего-то и надо было обратить внимание на прошлые русские смуты.
«Для всей думающей российской интеллигенции общепризнанным местом было — поражаться ничтожеству нашего последнего императора. Но не паче ли тогда изумиться ничтожеству первого измечтанного этой интеллигенцией правительства народного доверия?..
Открытки с дюжиной овальчиков „Вожди России" спешили рекламировать их по всей стране…
Вот — бледный, жалкий итог столетнего, от декабристов, „освободительного движения", унесшего столько жертв и извратившего всю Россию!»[169]
Знал ли Солженицын в 1980 году, что история «освободительного движения» не удовлетворится позорным крахом 1917 года, и даже крахом 1990-х годов, и плавненько перейдет в XXI век?