href="ch2-431.xhtml#id1096" class="a">[431]. Однако постепенно тучи над бойцами Карельского отряда начали сгущаться, от них стали требовать участия в совместных воинских операциях Северной армии и союзников против большевиков.

Андронов описывает, как отряд наказывали лишением оружия, рассказывает о всё учащавшихся конфликтах с подразделениями Северной армии и английскими офицерами. «Прослужили в караульных войсках до июня месяца без того, чтобы нас пытались отправить на фронт. – рассказывает он. – Порою ходили на военное занятие. В то время в Кеми бывали временами и русские войсковые части. С ними у нас не было никакого согласия. С ними мы были постоянно в состоянии войны и часто происходили столкновения. […] Русским офицерам мы не отдавали чести, как и английским, которые этого и не требовали. Русские офицеры, правда, требовали отдачи чести, но мы им отвечали на это требование словами, которых здесь нельзя привести»[432].

«Английские офицеры старались уговорить нас выступить на фронт, – продолжает Андронов, – но, когда их дипломатические приёмы оказались недействительными, пришла очередь принудительных мер»[433]. Около Петрова дня (29 июня/12 июля) к бойцам Карельского полка применили метод запугивания. Приведём ещё один фрагмент из воспоминаний Андронова:

«За несколько дней до Петрова дня нас вывели на прогулку, без оружия, как часто делали и раньше. Ничего не подозревая, шли на станцию. Но вдруг нас повернули на площадь вблизи станции и выстроили в двойной ряд. Начался выходящий из обычного допрос, пойдём ли мы на фронт против большевиков…?

Стоя таким образом, заметили, что сзади нас выстроились солдаты, вооружённые автоматами, направленными на нас. Солдат было три цепи: в первой цепи были русские, во второй – сербы, а в третьей – англичане.

Вперёд наших рядов выступил русский генерал Ермолов[434] и несколько офицеров высшего командования русской и британской армии.

Генерал Ермолов обратился к нам с речью, сводившейся к необходимости выступить на фронт. В промежутках своей речи генерал спрашивал, согласимся ли мы выступить на фронт?

Но ряды наши хранили гробовое молчание. Нас пытались склонить к согласию уговорами и угрозами.

В промежутке своих расспросов генерал скомандовал стоявшим сзади нас солдатам: „Готовься!“

Послышалось холодное щёлканье затворов, но, несмотря на то, ряды наши молчали, как стена.

Наконец Ермолов поставил перед нами вопрос со всей категоричностью, скомандовал три шага вперёд всем нежелающим идти на фронт.

Никто не сдвинулся с места.

После того он скомандовал три шага вперёд желающим идти на фронт. Опять же никто не двинулся с места.

После того генерал резко повернулся, прошёл в конец нашего строя, вытащил первого вперёд и резко спросил: „Ты – пойдёшь!“

Так поставленный вопрос каждому в отдельности получил утвердительный ответ каждого, потому что никто не решился ответить отрицательно, так как из этого последовал бы вывод к перелеску – и расстрел, потому что не были достаточно организованы в этом отношении.

Повытаскав по одному всех из строя, генерал дал приказание находящимся среди нас войскам удалиться и нас вывели обратно в казарму»[435].

Мы не нашли детального подтверждения этого красочного рассказа в других источниках, что, прежде всего, объясняется ограниченным количеством документальных материалов о Карельском полке. Однако и другие участники событий упоминают в своих воспоминаниях о нарушении английским командованием обещания не посылать карел на другие фронты. Так, И. Ф. Лежоев рассказывает, что в июле-августе 1919 года англичане попытались обманным путём послать карел против Красной армии в рядах наступавшей армии генерала Миллера. «Вероятно, – пишет он, – существовало соглашение о передаче карел под командование Миллера». Всех бойцов отряда созвали в Кемь, где заставляли дать присягу. «Тем, кто шёл на присягу, что-то объясняли. После этого каждый должен был ставить на бумаге „печать“ большим пальцем. В связи с присягой раскрылся вопрос о посылке нас против Красной армии. Узнав это, карелы начали разбегаться по домам, кто как мог»[436].

В своих воспоминаниях Лежоев нарочито подчёркивал приверженность карельских воинов идеалам революции, лояльность советской власти и Красной армии, поэтому завершает повествование тем, что все бойцы Карельского отряда смогли скрыться. Из воспоминаний Андронова, однако, явствует, что удалось дезертировать далеко не всем. Продолжим знакомить читателя с его живым рассказом о последнем периоде существования Карельского отряда.

Андронов сообщает, что той же ночью дезертировало больше половины бойцов отряда – крестьяне из деревень, расположенных в отдалённых от Кеми волостях вблизи от финской границы. Посланная на поиски рота сербов не смогла найти ни одного человека. Те же бойцы, чьи родные места были неподалёку от Кеми, бежать побоялись, так как предполагали, что не составит труда их найти, и дело может кончиться расстрелом. Андронов относился к этой последней категории, и потому был в числе других отправлен на фронт, сражаться с отрядами Красной армии (сражения шли в это время в северных регионах Олонецкой губернии – в районе Кяппесельги). Если поначалу батальоном и его обеими ротами командовали английские офицеры (младшие офицеры были карелами), то после вывода войск союзников с Русского Севера, который завершился в конце сентября 1919 года, ситуация резко изменилась.

Андронов описывает ухудшившуюся ситуацию так: «С уходом англичан положение наше стало хуже прежнего. Пища стала ещё хуже и поведение офицерства более вызывающим. […] Офицерство и часть солдат ненавидели нас кареллов и обращение было соответственное. […] Если к этому прибавить усилившуюся агитацию красных, становится ясным, что мятежный дух среди нас рос с каждым днём»[437]. «Листков и лозунгов красных можно было найти всюду. В лесах были исписаны даже деревья и всё, что только возможно было использовать ими для пропаганды. Размещённые среди нас пленные красные умело вели устную агитацию внутри войсковых частей». Наконец, в частях Северной армии вспыхнуло восстание, в ходе которого «в деревне Кокорине солдаты убили своих офицеров и перешли на сторону красных»[438].

При переводе частей из Медвежьей горы в Уницу вновь вспыхнуло восстание. Это произошло во время Масленицы весной 1920 года. Во многих частях были убиты офицеры и бойцы перешли на сторону красных или же разошлись по домам. Оставшиеся старшие офицеры, в панике бежали, пытаясь пробраться на север, но, не имея такой возможности, переходили финскую границу. «Остались только два унтер-офицера, – пишет Андронов, – которые, сходив в штаб и заметив отсутствие офицеров, вернулись и объявили нам, что сейчас может каждый идти, куда хочет. Так и распался наш отряд»[439].

Так завершилась история Карельского полка. Однако все перипетии и хитросплетения его судьбы с лета 1919 года уже не были связаны с историей национального движения в Беломорской Карелии. Начиная с весны 1919 года процесс