— Ложись, сейчас рванет!!!

Рвануло так, что дурно стало. Хоть и рухнул ногами к взрыву, закрыл руками голову, а все равно ударная волна чуть все кости не переломала! Мощная штука, такую по-хорошему только из окопа выбрасывать. Заложило уши. Иван не смотрел, что происходит за спиной, полз, подтягиваясь на руках. Кто-то топал сзади — тот самый лопоухий мужик, схватил его под мышку, помог подняться. Справа схватил Ковальский — и совместными усилиями быстро привели в чувство. Януш сам едва держался на ногах, качался, будто перебрал с горилкой. Втроем они бросились к выходу. Пороховая гарь стояла столбом. В дыму орали охранники и надзиратели, истошно голосил вояка, нашпигованный осколками «лимонки». Образовалась фора в несколько секунд. И почему какой-то фраер в голове подсказывал, что она не сработает?! Спотыкаясь о мертвые и стонущие тела, они ворвались в коридор. Впереди кто-то бежал, грузно переваливаясь. И сзади кто-то ковылял, держась за стену. Иван схватил его за руку, поволок, словно буксир сломавшийся танкер. Мимо лестницы наверх, мимо караульного помещения, из которого торчали ноги в стоптанных сапогах. Мужчина, которого он волочил, поскользнулся в луже крови, но Иван вовремя подхватил его за талию и вышвырнул в темень за проемом. Дальше сам, товарищ…

Это был задний тюремный двор, обнесенный кирпичным забором. Выщербленная брусчатка, ворота в дальнем конце, караульная вышка, с которой свисал головой вниз военнослужащий Ваффен-СС в стальном шлеме. В полосатой будке у выезда было тихо, дверь настежь. Плешивый мужчина в свисающих штанах уже воевал с запором ворот. Кто-то из толпы пришел ему на помощь. Люди гудели: быстрее, быстрее! Меньше половины уцелело от первоначального числа — полег народ под огнем разъяренной стражи. Иван испустил облегченный выдох — Мария жива! Взбудораженная девушка в порванной накидке бросилась к нему, схватила за плечи:

— Фу, ты, господи, жив!.. Иван, я умоляю, давай без самопожертвования… Надо уходить, сейчас ворота откроют… Переулок прямо через дорогу, там автомобильные мастерские, можно затеряться…

Не успеть, счет пошел на мгновения… Какой-то мужик в полосатом пиджаке с оторванным рукавом палил из пистолета в дверной проем, откуда в любую секунду могла вынестись толпа. Заскрипели ржавые ворота, и люди возбужденно взревели. Длинная очередь из немецкого «костореза» вспорола пространство, и все в ужасе бросились врассыпную. В луже крови у ворот остался плешивый мужчина, вздрагивающий в агонии. Выронил пистолет мужик в полосатом пиджаке, изменился в лице, сделал неуверенный шаг назад — и повалился навзничь как фанерный щит. Голосили, навзрыд плакали женщины.

— Всем стоять, польские подонки, или вы будете убиты! — прогремел усиленный динамиком голос. — Кто шевельнется, стреляем!

«А сам, можно подумать, не польский подонок, — машинально подумал Иван. — Хотя, возможно, и западенский…» Маша прижалась к нему, задрожала от безысходности. Ну, ясное дело — что-то пошло не так. Людей Цесарского отсекли, и врагов в округе оказалось больше, чем думали. Он непроизвольно, удивляясь самому себе, обнял ее, погладил по плечу. Бросаться на рожон — верная смерть. Неужели все зря?

Враги подкрались незаметно, по углам здания возвышались фигуры с автоматами у живота. Поблескивали каски в свете вспыхнувшего прожектора. Покойник на вышке оказался не одинок — один из охранников вскарабкался туда еще до появления людей, затаился с «косторезом» — он же и активировал прожектор. Резкий свет озарил сбившихся в кучку людей. Их оставалось десятка полтора. Злобно плевался под ноги Януш Ковальский, фыркал, изображая неуместную и ненужную независимость. Иван перехватил растерянный взгляд ушастого мужика — тот облизывал губы, стрелял глазами по сторонам, вертел плечами, словно проверял, не вырос ли за спиной реактивный ранец.

— Иван, у меня пистолет в кобуре, — прошептала Маша. — Мы с тобой хорошо подготовлены… Когда подойдут, надо действовать, мы все равно не жильцы, воспользуемся фактором внезапности, завладеем автоматами…

— Подожди ты со своей кобурой… — так же шепотом ответил он. — Стой, не шевелись, мы что-нибудь придумаем…

Возможно, выживших вернули бы в камеры. Если сразу не расстреляли, могут и после не расстрелять. У Ивана оставался шанс заключить сделку с Ритхофеном. Машу пока не выявили — она стояла, закутанная в накидку, с надвинутым на голову капюшоном. Можно представить реакцию ее коллег, которая наступит не раньше утра. Но если он успеет замолвить за нее словечко перед полковником…

Он не будет рисковать ее жизнью, никаких рывков с предсказуемым финалом!

— Выбросить оружие, и всем отойти к воротам! — гаркнул второй голос, принадлежащий немцу с небогатыми познаниями польского. Из-за спин автоматчиков объявился прямой, как палка, субъект в прорезиненном плаще и офицерской фуражке. На тулье поблескивал раскинувший крылья орел рейха. Околыш под ним украшал череп с костями. Офицер выступил вперед. Оружия у людей фактически не осталось. Еврейские боевики погибли, остальные избавились от оружия, когда кончились патроны. Звякнул металл при контакте с булыжником — кто-то выбросил карабин. Оскалился эсэсовский офицер — заблестели отбеленные зубы. В этот ухоженный рот и ворвалась пуля, что было странно наблюдать! Гауптштурмфюрер словно подавился. Свинец разнес затылочную кость. Он кулем повалился на землю. Не успели прийти в себя от неожиданности, как разразился нестройный залп, и автоматчики стали падать как подкошенные. Двое бросились за угол, но не добежали, разбросали по брусчатке свои бренные мощи. Солдат на вышке лихорадочно разворачивал пулемет, но его накрыл огневой ливень. Он задергался, как марионетка в пальцах пьяного кукловода, слетел с вышки, а следом отправился пулемет. Погас прожектор, посыпалось стекло. Но Иван успел заметить, как над стеной вырастают люди, спрыгивают на землю, бегут к ним. Двое припустили к воротам — вторая попытка их открыть оказалась куда удачнее! К Маше подбежал рослый парень с черными как смоль волосами. Он менял на ходу магазин.

— Мартин… Мартин Цесарский!.. — ахнула Маша и упала в его объятия.

— Мария, прости, так получилось… — частил по-польски, сильно картавя, боевик. — Нас отсекли, загнали на задворки костела… Там старые казармы, мы рассыпались, потом по одному собирались в оговоренном месте. Время потеряли, но иначе никак… Мы рады, что ты жива… И вы живы, товарищ… — Он протянул руку, и Иван охотно ее пожал. Действительно, лучше поздно, чем после смерти.

— Евреи не кончаются, да? — заблестел щербатыми зубами Цесарский. — Наш комендант в гетто, помнится, на это сетовал. Мол, евреи, как тараканы, сколько их ни истребляй, только больше становится, и постоянно откуда-то лезут… Не ожидали такого поворота? Все, уходим, Мария! — заторопился боевик. — Со мной семеро, это все, что осталось… Перебегаем дорогу — в переулок. Через квартал будет пятак вроде площади с круговым движением, там клумбы были в центре, а у разбитого памятника колодец, он выводит в один из коллекторов, протянутых на север…

Он бросился к своим, звонко выкрикивая: «Рози, собирай толпу, не давай им разбредаться! Серман, Карновский — в голову колонны, выводите людей!»