— Мы же договорились — вечером перемирие, — шутливо напомнил Шемчак.

Оркестр опять начал танго. Шемчак снова вытянулся перед Аней, склонился, прищелкнул каблуком. Брагины смотрели, как они, обнявшись, поплыли по залу.

Тоня вздохнула.

— Это он-то некомплексованный? — удивилась Тоня. — Да скажи ему, что у него туфли немодные, он ночь не заснет.

— Это похоже, — сказала Лера. — Но, наверно, он все-таки спит спокойно, да?

Была ночь, когда Аркадий, доставив Аню к ее родителям, возвращался домой. Он вышел из такси и не стал подниматься в пустую квартиру, а присел на крыльце.

Когда-то, другой ночью, много лет назад, мальчишкой, он залез с приятелями в яблоневый сад, и их обнаружил сторож. До сих пор Аркадий помнит свой ужас, когда он мчался по неровной, разбитой дороге вместе со всеми и в темноте слышал за собой топот и дыхание здоровенного мужчины. И одна-единственная мысль была у него: только не быть последним, только не быть последним. Сторож поймает последнего, остальные убегут. И, задыхаясь, он кожей спины чувствовал: «Не быть последним».

И сейчас ему казалось, что все люди живут с этой единственной мыслью.

Глава восьмая

Антонина Брагина

Цех лихорадило. Его хронической болезнью была нехватка людей. Из полутора тысяч по штатному расписанию работали тысяча сто. Во время летних отпусков положение стало особенно бедственным. Важник проводил по две оперативки в день — одну с первой, другую со второй сменой. Начальники участков уходили из цеха поздно.

Как-то теплым вечером Тоня возвращалась домой и встретила на бульваре Валю Тесова. Он катил ей навстречу детскую коляску. Тоня обрадовалась. Почему-то Валя редко увлекал людей своими идеями, но зато всегда заражал своей энергией.

— Что ты! — кричал он. — Я только теперь, Антонина, жить начинаю! Никогда не бойся менять работу! Ты зайди к нам в институт, посмотри: ковры в коридорах, стеклянные двери, цветочки на стенах, из окна лесом пахнет, чистота… Стол у меня, как у Шемчака в кабинете! А тишина какая…

— Ну, тишина, наверно, там была только до твоего прихода.

— А работа там! Стыдно деньги получать. Я, представь, занимаюсь теорией прессования. Пока только литературу изучаю. Чувствуешь? В рабочее время, это у нас принято. Рассказать, что такое реология? Это очень просто…

— Валя! — взмолилась Тоня.

Она отодвинула кисейную занавеску на коляске. Почти безволосый годовалый малыш перестал жевать пустышку и впился в нее глазами.

Тоня рассмеялась.

— Как зовут его?

— Валентин. — Валя отчего-то смутился. — Малая так захотела.

Он развернул коляску в обратную сторону и пошел провожать Тоню.

— Как там дела, в цехе? — спросил он, но видно было, что цех его уже не интересует.

— Людей не хватает, — сказала Тоня. — Некому работать. Беда.

— Все правильно. Зачем людям в литейку идти? Вон рядом на радиозаводе в белых халатах работают.

— Денег у нас больше платят, вот зачем.

— Что у нас, капитализм? Народ теперь грамотный, ему не только деньги надо. Вот теперь-то, Антонина, вас жизнь и заставит автоматику внедрять! Помнишь, как я рации кидал по автоматике? Помнишь, как вы с Важником отпихивались? Тогда это только Тесову было нужно. Потому что у вас только план на уме. А вот как прочувствуете, что людей нет, сами запросите автоматику! Ты, Антонина, на коленях к нам в НИИ приползешь и попросишь: дайте мне автоматику. Завтра приползешь! Умные люди уже сегодня ползают!

— Так вот для чего у вас ковры на полу. Только не очень-то ваши автоматы пока работают.

— Почему? В земледелке бегуны автоматизированы? Автоматизированы. Я сейчас прессованием занимаюсь. Я тебе уже говорил? Есть одна идея. Послушай…

— Валя, отстань. Я все науки уже позабыла.

— Это только кажется, Антонина, хочешь, я у нас о тебе поговорю? Тебя возьмут.

— Поздно мне в науку идти.

— Что поздно?! Нам опытные производственники нужны! Будешь в шикарных платьях на работу ходить, чистенькая, захочешь, брючный костюмчик себе сошьешь, как у нас одна блондиночка… Не трусь, Антонина!

— И как она?

— Кто?

— Блондиночка.

— Да ну тебя. Я тебе серьезно… Ой! Я ж забыл, его купать надо! Бегу, Антонина.

Он на ходу опять развернул коляску, махнул Тоне рукой и помчался по улице.

Тоня долго еще улыбалась, думая о нем. И ночью в постели вспоминала его рассказы об институте. Чистота, тишина, вежливые внимательные коллеги… Но привыкла она к цеху. Все другие места на земле кажутся ей чужими. «Это плохо, конечно», — подумала она и настроила звонок будильника на пять часов. Нужно было утром увидеть третью смену.

Как рано ни приди в цех, Важник уже там.

— Брагина, давай ко мне.

В своем кабинете он снял пиджак и повесил его на плечики. Откуда-то вытащил цветную тряпочку, вытер со стола пыль — окно на ночь оставалось открытым. Положил тряпочку на место, посмотрел на кресло, буркнул, опять взял тряпочку, протер сиденье. Однако садиться не стал, склонился над столом, раздраженно разбросал бумаги и, найдя нужную, сунул ее Тоне. А сам отошел к окну, стал смотреть в него, запустив руки в карманы.

Тоня прочла.

— Ого! Торопится Шемчак. На тридцать процентов нормы щелока урезать!

— Так что будем делать?

— Ничего ультразвук не дал. Сколько раньше расходовали щелока, столько и теперь.

— Как же тогда можно уменьшить норму?

— Тут я маху дала. Нормы были завышены.

— Вот она, твоя хитрость. Всегда боком вылезает.

— А брак покрывать мне надо было как-то?

Важник, видимо, пытался что-то придумать:

— Этот ультразвук для здоровья не вреден? Мы бы тогда через санинспекцию…

Тоня усмехнулась:

— Не вреден.

Он рассердился:

— Откуда мне знать? Придумывай сама, если можешь.

В конце концов, для Важника это все мелочь, копейки. Оба они не первый день в цехе. Мало ли бывает бесполезных изобретений, без них нельзя представить технический прогресс. Никто ничего не потеряет, только у Тони уменьшат нормы расхода на щелок и ей будет чуть-чуть труднее работать.

Может быть, Тоня и махнула бы на это рукой, но однажды Шемчак привел к ней командировочных с Волгоградского тракторного. Он заинтересовал их ультразвуком, они заказали себе чертежи на установку, но, как люди осторожные, решили расспросить производственников.

Тоня ответила уклончиво.

— Приезжайте через месяц, — сказала она. — Посмотрим, какой получится экономический эффект.

Они засмеялись:

— Ну-у-у! Какой вы насчитаете, такой и получится.

Их было двое, оба молодые, один черный, с пижонскими усиками, он наверняка понял. А Тоня решила: не позволит она насчитать липовый эффект. Что там говорить, нормы Шемчак уменьшил справедливо, но эффект считают не по нормам, а по фактическому расходу. Тут кое-что зависит и от нее.

Помог ей