class="p1">— Что? — Она не расслышала, но повторять ему не хотелось.

Позвонил из цеха Васильев, кричал, что кончился ферросилиций, Важник послал его к черту и повесил трубку. Однако подумал, что Васильев не сможет одолжить ферросилиций у стальцеха, позвонил в стальцех, все уладил и откинулся на подушку со смешанным чувством гордости и обиды за себя.

А ведь Грачев первый заметил и оценил его. Именно Грачев поставил его начальником крупнейшего на заводе, почти в две тысячи человек, цеха. Да и кто бы потянул тогда, кроме Николая Важника? Положение было тяжелым, цех давно перекрыл проектную мощность, а план рос с каждым годом. Что ж, он требовал от людей столько, сколько давал сам, многие ушли, но цех выкарабкался из заколдованного круга. Он умел платить, знал дело, работал по тринадцать — четырнадцать часов в сутки. Он крепко стоял на ногах и сорвался из-за пустяка. Это было год назад.

В последние дни квартала, когда все в цехе натянуто до предела (порвись где-нибудь — и план полетит к черту), ночью пришел электрик пьяный и сорвал полсмены. Да еще потом явился в кабинет с разговорами по душам… Погорячился Николай, схватил стул и через весь кабинет…

Как ему теперь явиться в партком? Счастье еще, что промахнулся. Ему, конечно, что надо и что не надо вспомнили. Исключили из партии, сняли с работы, опять мастером поставили. Против воли своей стал начальником Шемчак, сутками в цехе сидел, последние силы тратил, но чего-то ему не хватало. «Лентяй ты», — сказал ему Николай. Шемчак не поверил, а Важник не смог объяснить, что время, нервы, здоровье — этого цеху мало, что, кроме этого, нужно отдать цеху всю силу воображения, без которого проницательность невозможна и которое обеспечивается лишь сильным чувством.

Продержался Шемчак несколько месяцев, и пошло все вкривь и вкось. А когда отстали от плана на трое суток, когда сменил Шемчака другой начальник, но дело не улучшилось, поставил Грачев опять Важника. И вот на тебе… Нервы.

Уже в сумерках, когда он забылся, в прихожей раздался звонок. Говорили тихо, он пытался узнать голос, угадывая, и наконец позвал брата:

— Иван, я не сплю.

— Ого-го! — Иван обрадовался и, проскрипев через две комнаты сапогами, протянул руку: — Держи краба. Говоришь, помирать надумал?

— Да вроде нет, — усмехнулся Николай. — Успеется.

— А то смотри.

Вот кому хорошо все рассказать…

— …я, помимо разговоров, восемнадцать писем директору написал: нет людей. Увольняются, подаются в колхозы. Чем там лучше, тем мне тяжелее. За два месяца девяносто человек ушли, а принято двенадцать. Что-то я не то делал. Осложнились отношения. Мне, между прочим, РКК тридцать рублей штрафа всобачила за нарушение закона: по две смены некоторые вкалывали. Вычли из зарплаты. И чувствую я — уже не верят в меня. А это самое страшное. Последние два месяца я на одних тяжеловесных деталях выезжал, все надеялся, что положение изменится. И есть же выходы! Можно было бы с зарплатой многое сделать, да у меня сколько предложений есть, решать надо, решать! Я Грачеву звоню в кузницу: «Решать надо!» «На то вы и начальник цеха, чтобы решать». Слова!! Будто он так мне и позволит… Тут я не выдержал: «Вы или не хотите, или не можете разобраться! Какой же вы директор! За что деньги получаете?»

— Так и сказал?

Николай промолчал. Про деньги он Грачеву не сказал, только подумал, но ведь все равно.

— За что, говоришь, деньги получаете? — захохотал Иван. — И бац — заявление на стол?! Хорошо-о…

Николай слабо улыбнулся. Может быть, и впрямь хорошо? А Иван, отсмеявшись, задумался: хорошо-то хорошо, но…

— И куда ты теперь?

— К тебе пойду, на овощи. Витамин «цэ».

Странно, но об этом Николай еще не думал. Он все еще не мог поверить, что с цехом покончено навсегда, как не мог бы усилием воли заставить себя умереть и родиться в новой роли.

Иван, как видно, заволновался.

— А все-таки, как ни крути, Грачев — сукин сын! — Он вопросительно поглядел на брата.

— Найду куда идти, — сказал Николай. — Заводов много. Бугров, например, всегда к себе возьмет. Правда, не литейщиком, снабженцем…

Ивану этого достаточно. Действительно, чтобы такой человек, как брат его, пропал? Такие люди на дороге не валяются!

— Только не снабженцем. — Он повеселел. — Снабженцем ты хуже делов наделаешь, поверь, сырое это у нас дело.

— А ты?

— Я — другое. Я везде смогу.

— Отчего ж ты такой… шустрый?

— Это я-то? Шутишь. Ты у нас шустрый. С тобой же драться боялись: ничего перед собой не видишь, ничего не чувствуешь, молотишь кулаками — психованный. Вот и теперь. Директор тебя трогал? Нет. Но ты потерпеть не можешь… Психованный!

Иван попал в точку, брат думал о том же. Много, обидно много он ошибался. Бугров звал его к себе, но кто его теперь возьмет с такой трудовой книжкой? Статья сорок семь «в» — не справившийся с работой…

Кажется, он думал вслух.

— Ну, статью ты через прокурора изменишь. — Иван махнул рукой. — Переходящее знамя в цехе, премии…

Николай промолчал. На овощной базе не знают, что прокуратура не принимает дел по увольнению начальников цехов, откуда Ивану это знать.

— Да, конечно, — подтвердил он.

— За что, говоришь, деньги получаете? — вспомнил Иван и снова захохотал. — Ничего, Микола! Свет клином на литейке не сошелся!

Зазвонил телефон.

— Послушай, — попросил Николай. Осторожно вытянув руку, он включил лампу.

— Алло, — высоким, не своим голосом сказал Иван. Он никак не привыкнет к телефону — не так уж много в жизни пользовался им — и всегда смущается, разговаривая. — Кого, кого?

Николай, забыв про поясницу, стал приподниматься.

— Здесь нет такого! Ошиблись! Да!

Николай опустился на подушку, испуганно посмотрел на брата, словно тот мог прочесть его мысли.

Черт знает что… Почему он решил, что звонит Грачев? Справиться о здоровье, великодушно протянуть руку? Вот уж правда если господь хочет погубить, то сперва лишает разума.

Завтра-послезавтра он встанет. Такие люди, как он, везде нужны. Он много отдал цеху, но разве он, Николай Важник, без цеха ничего не стоит? Пусть Грачев попробует без него. Он еще будет кусать локти и позовет назад Николая, если хватит на это силы духа, но Николай уже не пойдет, он не дурак, такой кусок хлеба он всегда себе найдет, он радоваться должен, что так все обернулось, и пусть другой ломает себе голову завтра над тем, как выжать шестнадцать тонн из четырнадцатитонной вагранки….

Николай стал вспоминать, на каком клочке бумаги записан телефон Бугрова, вспомнил, но у него хватило мужества не