«И почему разведчики применяют какие-то шифровки для связи, – подумал я, – изучили бы какой-нибудь из экзотических языков, тогда общаться было бы просто и надёжно». Впрочем, американцы, кажется, уже применяли для шифровки язык индейцев, алгонквин. Жаль, от хорошей идеи придётся отказаться… Но в данном случае Мэлсор услышал необходимые слова, без возражений повернулся и ушёл, в то время как его друг мгновенно приступил к исполнению второго отделения незаконченной кантаты…

Несколько раз я засыпал, но вскорости просыпался от жалобных звуков этого музыкального марафона… А может быть, его подменили, или они сами поменялись местами. Трудно понять этих азиатов…

…Иногда возникало желание остановить это соревнование, но как это сделать практически? Выгнать их обоих, значит, поднять шум, – плохо. Выгнать её – не гостеприимно, выгнать его одного и оставить эту шлюшку, ещё хуже… Итак, не найдя какого-либо приемлемого решения, я продолжал мучиться, впадая время от времени в сон… Но вот, в какой-то момент я проснулся от грохота… Мне показалось, что рухнула кровать… Но это была не кровать, это обессилевшая участница музыкального марафона как-то вырвалась из объятий маленького гиганта и упала на пол. Он ещё пытался как-то привлечь её к исполнению финального аккорда, но слова его были уже совсем не убедительны. Долго ещё она не могла прийти в себя, но наконец решилась. С трудом встала и, подойдя к окну, которое только собиралось встретить первые лучики восходящего солнца, начала что-то искать. Затем, не найдя ничего подходящего, произнесла:

– У вас есть пудра или зубной порошок? – Следует сказать, что зубная паста в то время была в ходу, но пользовались ею редко. Чаще применялся зубной порошок. Это мелко истолчённый мел, который находил и другие применения. Например, для небольшой побелки или чистки парусиновой обуви.

Однако наш «Меджнун» даже не пытался как-то реагировать на эти слова и уж совсем не подумал, что не плохо бы принести девушке цветы, французские духи или дорогие украшения. Больше того, он даже не пытался проводить её на такси и, совсем как невоспитанный плебей, повернулся на другой бок, накрылся с головой и тотчас заснул. Ведь любовь, какая бы она ни была, должна быть в чём-то красивая. Ведь не зря её называют главным элементом счастья. А может быть, я в этом старомодный и не всё правильно понимаю.

Что-то в этой подружке было загадочным и плохо сочеталось с безукоризненно правильной речью, которая, как известно, во многом характеризует человека. Однако круглое лицо и невыразительный профиль… Впрочем, меня это не очень волновало. Но вот как-то, когда у нас зашла речь о восточных женщинах, которые не стремятся к образованию, а отдают предпочтение семье и детям, я почему-то выразил мнение, что не все восточные женщины такие, при этом привёл в качестве примера подружку Марса. Мэлсор почему-то страшно возмутился, как будто я сказал что-то неприличное, и тотчас выдал:

– Не наша эта женщина, не наша, а сходство – потому что якутка. Из Якутии, знаешь, есть такой край, а учится она в Москве, в институте культуры. Закончит и поедет эту культуру распространять…

Вот, такие мы бываем, мужчины. Как любить, то пожалуйста, а всё остальное время – наша, не наша. И кто бы говорил? Мэлсор, распространитель знаний.

Он, конечно, защитил диссертацию, взяв измором всех, и даже стал начальником в восточной науке…

Встретил я его года через три. Привёз он на конференцию одного аспиранта с докладом. Остановились, поговорили… Только о науке он не хотел распространяться. Всё больше о жизни, что у него всё окей, как он устроился, какой у него дом, дети. Даже показал фотокарточку. Два карапуза и молодая круглолицая женщина в центре вызвали по непонятной причине недавние воспоминания, ассоциации. А плосковатый профиль этой счастливой женщины мне показался почему-то знакомым.

– Я рад за тебя, – сказал я, рассматривая эту любительскую фотографию, – ты оказался настоящим джигитом. Продолжай эту тему, у тебя это хорошо получается. – После этих слов Мэлсор зарделся, и на его лице появилась радостная улыбка. Приятно наблюдать счастливые лица.

Главная ценность нашего времени, это информация. Её отсутствие приводит к трате времени, средств, а порой и к значительным ошибкам. Однако получить необходимые в данный момент сведения не всегда удаётся простым путём. А порой просто неудобно расспрашивать или, как часто говорят, лезть человеку в душу. Мне это всегда не нравилось. А доходить ко всему своим умом часто оказывалось довольно неэффективно. Вот почему порой не самые глупые люди делают большие и малые ошибки. Что тут скажешь?

После аспирантуры я был принят на работу в НИИ. Мог бы пойти на работу в лётно-исследовательский институт, куда меня приглашали, или остаться на кафедре, в знакомой и дружелюбной атмосфере. Но я сам выбрал это место работы. А получилось это как-то полуавтоматически. Перед защитой мне нужен был официальный оппонент. Найти доктора наук, знакомого с моей тематикой, было невозможно. Да это и не столь существенно. Главное, чтобы он сам захотел этим заниматься. Вот тогда и возникла у меня мысль пригласить профессора Чернобелого. Для защиты нужно выбирать человека, весомого в науке. Борис Петрович отнёсся к этому без особого восторга, но и не возражал. Думал, очевидно, что у меня с ним уже есть какие-то контакты.

Позвонил я Чернобелому, коротко объяснил ситуацию и получил приглашение на встречу. Приехал к нему в НИИ, рассказал о диссертации, о результатах работы. Показал даже фото некоторых изображений, полученных мною. Он внимательно выслушал меня и предложил за оставшееся время к защите синтезировать телевизионную испытательную таблицу.

– Для телевидения, – сказал он, – это намного важнее, чем другие, формируемые вами изображения. Это будет вашим главным козырем, потому что на всех телецентрах страны стоят и круглосуточно «греются» ламповые монстры. – И согласился встретиться со мной для конкретного обсуждения диссертации. Естественно, с включённой в неё испытательной таблицей. Стоит ли рассказывать, что эту таблицу я начал продумывать уже по дороге домой. Сделал её на бумаге я через пару недель, а в «железе» её заканчивал уже мой последователь, Генрих Аванесов. Он, кстати, защищался несколько позже меня, и я был у него уже официальным оппонентом. После аспирантуры он был принят на работу в космическую фирму, стал доктором наук и полностью абстрагировался от земных дел. Как говорится, парил в небесах.

Телевидением в ту пору занималось много фирм. Кто-то даже не поленился и посчитал. Оказалось, что больше семидесяти по всей стране. Но это в большинстве были мелкие, не имеющие особого веса группы и кафедры при вузах. Крупных же было не больше пяти. Особой значимостью обладали те из них, в которых работали корифеи: Брауде, Катаев, Шмаков. Мне же предстояло работать в лаборатории профессора Брауде. В этом НИИ пять телевизионных лабораторий были объединены в отдел телевидения, над которыми восседал папа, так называли Чернобелого. Другие отделы нашего предприятия были более и менее крупные и весомые. И занимались разнообразной тематикой: космической связью, радиорелейной связью, антеннами и другими важными и полезными для отрасли связи вещами.