…А потом пришел поджигатель, со своей канистрой, естественно. Мало, конечно, на большой-то склад, ну уж сколько донес. Приходит, опа – еще одна канистра! И ее в дело пустил, подставив Валерия Палыча. Может такое быть? Запросто!

Хотя с тем же успехом могло быть и другое. Принес Валерий Палыч канистру, оставил якобы для Леньки. Вечером понял, что сглупил, да и бензинчику взял маловато, пришел со второй канистрой – и все поджег.

А может, эта канистра здесь всю жизнь валялась, поджигатель ее нашел и применил? А ну и что, что бензин на продуктовом складе! Склад большой, глупо хранить на этих метрах лишь несколько мешков муки. Витек и складирует здесь все, что нужно и не нужно.

А еще так…

Гадать можно было до посинения, вторая канистра давала воображению колоссальный простор.

Может быть, Валерий Палыч и не виноват. Только вот что: горел склад не меньше часа – долго так горел. Тонкий с Васнецовым не видели пожара, потому что сидели в комнате, там окна выходят на другую сторону. Внимание, вопрос: а где же все это время был Валерий Палыч? Почему не заметил огня, не прибежал сломя голову, с кружкой воды наперевес? Он ведь живет совсем рядом! Вот его окна, а вот пекарня. Вот грузовик, с шумом проезжающий мимо его окон с утра пораньше. С работы сосед вернулся еще до поджога…

Конечно, человек имеет право выйти из дома на сорок минут, но что-то многовато совпадений, связанных с Валерием Палычем.

Гнездо покачивалось в такт шагам какого-то нервного двуногого. Меньше всего Толстому хотелось, чтобы его куда-то уносили, но еще меньше ему хотелось просыпаться. Укутавшая его тряпка уютно грела бока. Двуногий шел, гнездо покачивалось. Из щелей тянуло сыростью и прохладным осенним воздухом.

Тряпка впитала столько разнообразных запахов, что даже у бывалого крыса закружилась голова. Гуталин, какая-то незнакомая крупа, много бумаги и пыли, яблоки, выпечка, пот, чернила, мука, забродившие ягоды, хмель… Одна тряпка в гнезде пахла совсем иначе, не как остальные. Только мучная пыль, кожа, булки и немного сырости. В полудреме Толстый потихоньку ее отгрызал. Отгрызал и дремал долго-долго.

Мягкий пол ушел из-под ног грубо и неожиданно. Толстый приземлился на лапы, держа в зубах отгрызенную тряпку. Тряпка закрывала ему глаза, но не таков Толстый, чтобы просто так взять да и выпустить находку изо рта только потому, что она мешает.

Вокруг было неуютно светло и слишком просторно для маленького зверька. Торчал Толстый, как муравьишка на куске сыра: любой увидит и сцапает. Надо бежать! Перехватив покрепче добытую тряпку, крыс поспешил к ближайшему темному углу.

Прыжок, другой, чей-то вопль, чей-то хохот, как фон – заметили, ну и пожалуйста! Сейчас Толстый спрячется, вот хотя бы под эту тумбу, и никто его не достанет. Прыжок, еще прыжок, еще хохот – уф! Прибежал.

Толстый выпустил изо рта добычу и стал водить туда-сюда носом: куда забрался? Где кормят? Где дом и как вернуться, когда здесь ему разонравится?

У входа в убежище возникла рука с пыльным сухарем. Ну нет, Толстого на такое не купишь! Он уже достаточно взрослый, чтобы не даваться в руки незнакомым, предлагающим всякую ерунду. Хотите выманить – гоните сладкий сухарь. А лучше сыру, а?

А снаружи хохотали и горланили десятки голосов.

– Он точно там?

– Отсюда вижу!

– Где он его раздобыл-то?

– В увольнении!

– Ничего себе!

И прочий бред – ни одного знакомого слова! На руки не зовут, сухарей не предлагают. (Это – сухарь? Не смешите мои вибриссы!) Даже не зовут домой, хотя уже хочется. Неуютно тут у вас – беспокойно, прохладно и едой не пахнет.

– Давайте в кухню подбросим! Кто там завтра в наряде?

Слово «кухня» Толстый прекрасно знал. И заинтересованно высунул морду.

Чужая пятерня с короткими несточенными когтями невежливо сцапала его за шею. Пока Толстый пищал, барахтался и думал: «Укусить или так поймут?», его бросили на мягкое и накрыли крышкой. Все. Попался верный крыс. И как теперь выбираться прикажете?

Вот, скажем, из обычной металлической клетки выбраться легко: там дверь боковая и прутья. Лапу высунул, поддел пару проволочек – и свободен. А если западня с ровными глухими стенами и дверь сверху, и надо ее не открыть, а вовсе даже поднять? Толстый, конечно, очень сильное животное, но такой фокус ему провернуть слабо́. Эти двуногие явно сжульничали: подложили на крышку что-то тяжелое, чтобы Толстому было не поднять.

И было не поднять. И не прогрызть – слишком ровные стены коробки, была бы хоть царапинка, а лучше – оторванный угол, чтобы подцепить зубами!

Коробка покачивалась над землей – опять куда-то несут! Хорошо бы в кухню: там бабушка и много съестного, прямо на полу – бери, не хочу! Конечно, немного далеко, но Толстый всегда терпеливо переносит дорогу, особенно если оно того стоит.

Качка прекратилась, коробку опустили на землю, и стало так тихо, тепло и душно, что снова захотелось спать.

В западню проникал запах пыли, пота и какой-то слабенький свет. Если напрячь нюх, можно было уловить запах утренней сырости, а может, это все – сырые тряпки. Толстый мог ошибаться: их вокруг очень и очень много. Кажется, он проспал всю ночь. Точно, всю: Толстого не обманешь! Если есть хочется так, что хоть пищи́, значит, он ел последний раз час или два тому назад. А если есть хочется так, что хоть ори, то прошло уже добрых двенадцать часов и надо срочно что-то делать, а не ждать, пока о тебе вспомнят.

Вспомнили о Толстом незамедлительно, даже орать не пришлось. Коробка поднялась в воздух, немного покачалась в такт незнакомым шагам и…

Свет резанул глаза после темной коробки, когти шкрябнули по дереву – Толстый приземлился на доску. В нос, в уши и, кажется, в глаза ему ударил дурманящий запах незнакомый крупы. Толстый побежал навстречу аромату и плюхнулся в жидкость.

Он был в раю! Нет, слов таких крысы, конечно, не знают, но кашу от обычной воды как-нибудь отличат и почувствуют: вот он – рай! Толстый барахтался в душистой вареной крупе, проедая себе тропинки во всех направлениях!

И, как всегда, кайф обломал какой-то двуногий. С криком «Ты че, здесь вот сиди!» он выудил Толстого за шкирку и посадил на деревянный плот в этом море каши.

– На доске сиди, понял?

Лязгнула железная крышка. Стало темно и прохладно. Толстый спешно начал умываться, слизывая кашу с боков, спины, хвоста. А когда умылся, есть уже не хотелось. Он по-прежнему был в раю. Сидел на деревянном плоту в море каши, чего еще крысе для счастья надо?!

– Фига – се, Кусто!

Свет вспыхнул неожиданно: Толстый уже успел задремать. Уши резанул визгливый голос двуногого:

– Эй, брысь отсюда, слышишь!

Слышал Толстый прекрасно и знал слово «брысь». Только не много ли берет на себя этот двуногий? Чтобы он, Толстый, по доброй воле оставил это дивное место? «Откажись от рая, и я не буду на тебя орать» – вот как звучало это хамское предложение.