и крутят проблему так и сяк – но только в действии, а не в уме. Осьминоги одарены сверхъестественной чувствительностью, телом, которое живет по собственным законам и поощряет их стремление к новизне, но по большому счету их нельзя назвать мыслящими или «умными» существами.

В каком-то смысле они, безусловно, умны: известны случаи, когда осьминоги поистине непостижимым образом удирали из аквариумов, а такое поведение требует чего-то вроде планирования; кроме того, осьминоги приспосабливают для защиты раковины и скорлупу кокосовых орехов, что можно трактовать как использование орудий труда. В некоторых случаях такие действия кажутся ситуативно-обусловленными, творческими – как в случае с осьминогом из Октополиса, который притащил губку, чтобы спрятаться от нашей камеры. Такое поведение предполагает некоторые умственные изыскания, а не только предметно-действенные. Впечатление может быть обманчивым: вероятно, все примеры использования ракушек, скорлупок, губок и тому подобного – это давно существующее поведение, сформированное в процессе эволюции для защиты от хищников. Но если уж искать признаки «ума», то я бы искал их именно здесь – и в кое-каком другом контексте

Я говорю о контексте социальном. Осьминоги уделяют неожиданно много внимания тому, чем заняты другие окружающие их акторы, в том числе люди. Они часто пытаются удрать именно тогда, когда вы на них не смотрите. То же самое можно сказать и о каракатицах. Брет Грасс, который занимается осьминогами и другими головоногими в Лаборатории морской биологии в Вудс-Хоул, штат Массачусетс, провел с этими животными времени больше, чем кто бы то ни было{131}. У Брета сложилось впечатление, что они прекрасно знают, чем он в данный момент занят. Иногда они выпускают в него струю воды, причем когда он на них не смотрит. Однажды, когда Брета облили в очередной раз, он обернулся и увидел стайку каракатиц, с невинным видом плававших у самого дна бассейна. Брет включил камеру на телефоне и демонстративно отвернулся. Несколько каракатиц тут же поднялись на поверхность и опять облили его водой.

Что еще мне нравится в осьминогах – помимо их сообразительности, – так это просто подкупающий факт: представители одного вида проявляют массу индивидуальных различий даже в самых обычных занятиях. За неимением лучшего слова я бы сказал, что у каждого из них есть свой персональный стиль. Недалеко от места яростной атаки осьминожки, которой открывается эта глава, я наткнулся на крупного осьминога, сидевшего в своей берлоге. Мне не хотелось его беспокоить, но, пока я его разглядывал, он вылез из норы, и мы отправились на променад. Для начала он вытолкал какого-то осьминога из его норы, а затем спарился с другим. И все это время он двигался в очень необычной манере, как будто рисуясь: он сплющивал щупальца до состояния лезвия, размахивал ими над головой, ни с того ни сего забрасывал их назад и сворачивал в кольца. Я никогда раньше не видел, чтобы осьминог вытворял такое, причем безо всякой причины. Это выглядело милой эксцентричностью, причудой, наподобие тех, что осьминоги частенько проявляют при строительстве своих берлог. Все, что он делал, он делал с размахом.

Осьминог и акула

Членистоногие и головоногие были первыми крупными хищниками, по очереди державшими моря в страхе. Но осьминоги никогда не господствовали в своей экологической нише. Когда они появились на свет, золотой век первых головоногих был давно уже позади, и с самого начала им приходилось конкурировать с опасными соперниками – рыбами, от которых им было никуда не деться. Осьминоги никогда не правили морями, какое бы впечатление ни складывалось из рассказа о налетчице, с которого начинается эта глава.

Однажды я нырял в заливе Нельсона днем; когда кислород у меня был уже на исходе, я повернул к берегу и тут заметил крупного, внушительных размеров осьминога, распластавшегося среди камней и растущих там и сям водорослей. Я сделал несколько фотографий и только потом заметил, что осьминог что-то делает теми щупальцами, которые спрятаны под его телом. Я подумал, что стал свидетелем спаривания, но, присмотревшись, понял, что, хотя под этим осьминогом в расщелине действительно был еще один, я наблюдал не спаривание, а затянувшуюся борьбу. Осьминоги сражались за приличного размера рыбу. Они неторопливо мерились силами не менее десяти минут. Вообще говоря, дислокация действительно напоминала спаривание: самка сидит глубже в норе, самец нависает над ней – обычно так все и происходит. Кажется невероятным, чтобы какие-нибудь брачные партнеры стали бы десять долгих минут препираться из-за рыбы. Но только не осьминоги. Исходя из ряда признаков, я подозреваю, что осьминог сверху, которого я увидел первым, действительно был самцом, а второй – самкой, но я лучше расскажу эту историю в нейтральном ключе, называя действующих лиц первым и вторым осьминогами.

Первый осьминог в конце концов отвоевал рыбу, которую тут же отправил в рот. Он чуть отплыл и устроился поблизости. Второй осьминог сидел в норе.

И тут появилась ковровая акула. Это акулы с широким плоским телом и маскировочным окрасом по типу старого бомбардировщика: оливково-зеленый, коричневый и серый. Обычно они прячутся в засаде, сливаясь с дном в ожидании ничего не подозревающей жертвы, но иногда и просто слоняются по окрестностям. Для человека они обычно опасности не представляют, но если их потревожить, они могут укусить, и тогда дело плохо, потому что, укусив, они не разжимают челюсти. Это была еще не взрослая акула: длина ее тела составляла всего около одного метра. Взрослые особи раза в три больше.

Первый осьминог встревожился и осторожно отполз подальше. Пока акула плавала туда-сюда, он все время держался от нее на расстоянии. Второго осьминога я не видел, потому что он глубоко забился в нору. Внезапно акула атаковала, нырнув в расщелину, где прятался второй осьминог. Хвост ее торчал почти вертикально и яростно дергался: акула пыталась протиснуться в нору. Однако, несмотря на все усилия, атака, казалось, не увенчалась успехом. Через некоторое время акула замедлила рывки и остановилась, а затем немного отплыла, но недалеко. Первый осьминог не удрал и не спрятался – на самом деле он даже подобрался чуть ближе. Я отправился взглянуть, что сталось со вторым осьминогом, и увидел, что он ранен и почти не двигается. К моему удивлению, он не выпустил в акулу облако чернил. Он просто забился поглубже и замер. Немного погодя акула снова атаковала и снова безуспешно.

Затем акула сдалась и переключила внимание на первого осьминога. И снова я удивился, заметив, что первый осьминог отреагировал не особенно бурно: он отступил без всякой спешки. Акула ринулась вперед, и мне стало понятно, почему осьминог сохранял спокойствие. Включив реактивную тягу, он без труда очутился на безопасном расстоянии. Казалось, осьминог знает, что может улизнуть в любой момент.

Дело, похоже, шло к ничьей. Акула скрылась за камнем. Она выбрала интересную диспозицию, потому что осьминог, скорее всего, не мог ее видеть. Голова акулы была направлена в сторону осьминога. Зависнув сверху, я задумался, не было ли это довольно умной попыткой напасть из засады: похоже, акула прекрасно понимала, кто кого видит, а кто кого нет. Но если и так, осьминог не купился. Акула сдалась и скрылась в водорослях.

Второй осьминог совсем не двигался. Казалось, он был серьезно ранен, но все еще дышал. Он выжил – как осьминоги делали тысячелетиями, несмотря на то что делили море с акулами.

Целостность и опыт

Десять лет наблюдений и общения с осьминогами, особенно в Октополисе и в Октлантиде, где можно увидеть самое разнообразное поведение, избавили меня от всяких сомнений, что осьминоги сознают свое существование, обладают сознанием, причем в широком смысле этого слова. В основе моей уверенности не только их невероятная сложность, хорошее зрение и крупный мозг. Даже те теории, в рамках которых множество видов поведения животных относят на счет бессознательных процессов, имеют все основания утверждать, что осьминоги перешагнули этот порог. Осьминоги проявляют активный интерес ко всему новому, включая новое поведение людей, и многое из того, что они делают, отнюдь не рутина. Похоже, что они испытывают настроения: тревогу, любопытство, игривость.