– А ваш третий товарищ, которому удалось скрыться, может быть, он только сделал вид, что убегает, а на самом деле заранее вас заложил?

– Такую возможность я тоже продумал. Но это маловероятно. И сейчас объясню почему.

– Ну, рассказывай же: как и что случилось во время нападения на бюро?

– В том-то всё и дело. Мы договорились, что наш третий товарищ будет стоять на стреме, а мы с Виллемом проникнем в помещение. Вероятно, немцы решили, что один из нас займет позицию у самого входа, и потому спрятались за кустами, посаженными вдоль газона перед зданием бюро. А мы договорились, что наш приятель будет ходить вокруг здания, держась на некотором расстоянии, чтобы посматривать, не едет ли кто. Поэтому ко входу в бюро мы с Виллемом и подошли только вдвоем. Только мы открыли дверь, немцы сразу же на нас бросились. Человек пятнадцать, и все свои винтовки наставили. Я решил, что нам уж точно никуда не деться, и сразу поднял руки вверх. А Виллем попытался сбежать: ринулся внутрь бюро, перемахнул через конторку, ворвался в заднее помещение и выпрыгнул через окно в сад. Но немцев он недооценил. За домом тоже стояли несколько солдат, которые тотчас же его и застрелили. Я слышал пальбу, но не знал, что там происходит. А меня тем временем потащили в машину. «Где третий парень?» – орали они мне в самое ухо.

А я олухом полным прикинулся: ничего, мол, не понимаю – да я и правда в немецком не силен. А потом сказал им, что нас было только двое. «Со вторым нам уже всё ясно», – с мерзкой ухмылкой сострил один из фрицев, и они бросили тело Виллема в машину. Я хотел встать с сиденья и посмотреть, могу ли чем-то помочь товарищу, но они ударили меня по лицу и крикнули, что Виллем уже покойник. И снова завели шарманку о третьем парне. Как вы думаете, откуда они знали, что мы собирались на дело втроем?

Михиль с Джеком не смогли ответить на этот вопрос.

– Нас кто-то заложил, это как пить дать. Они же до мелочей знали весь наш план действий. Видать, нас действительно продал Схафтер. Или кто-то подслушал наш разговор с Постмой. А может быть, кому-то в руки попали записи Постмы. Интересно, Михиль, какие у тебя соображения на этот счет. Я хочу знать правду. Потому что то, что я пережил в тюрьме… было… было так кошмарно… Тот, из-за кого я туда попал, должен понести наказание.

Дирк громко шмыгнул носом и продолжил рассказ:

– Они еще долго искали третьего налетчика, но потом плюнули. Понимаешь, если бы нас продал он, они не искали бы так долго. Меня отвезли в казарму. Три дня продержали там взаперти просто так. А потом начались допросы.

– Подожди-ка, – прервал его Михиль, – хочешь сказать, тебя не сразу стали расспрашивать про Бертуса Тугоухого и других подпольщиков?

– Нет, только через три дня.

– Почему же они тогда арестовали Бертуса уже на следующий день? Честно говоря, я был уверен: они тебя так жутко пытали, что ты его и выдал. Дирк, надеюсь, ты простишь меня за такие мысли, ведь ты тоже думал, будто я дал кому-то прочесть твое письмо.

– Они начали задавать мне вопросы только через три дня. Сначала следствие велось в пределах допустимого. Комендант – не такое уж чудовище. Разумеется, его интересовало, связаны ли мы с организованным Сопротивлением. Я всё отрицал. Сказал, что мы с Виллемом сами разработали план и сами же попытались его исполнить. Он не очень-то мне верил, но явно не знал наверняка, лгу я или нет. Потом он опять стал расспрашивать про третьего участника. И я опять принялся всё отрицать, но тут-то уже было ясно: он стопроцентно в курсе дела и уверен, что я говорю неправду. Комендант посоветовал мне честно признаться, кто еще был с нами, потому что в противном случае меня переведут в ведомство СС, а уж там ребята умеют выбивать показания.

Что правда, то правда. Меня перевезли в Амерсфорт и сперва на какое-то время оставили в покое, а потом за дело взялись СС. Перед каждым допросом меня заставляли раздеваться догола, чтобы удары их сапог были еще более чувствительными. «Как его звали?» – орали они, а когда я снова и снова отвечал, что мы пошли на дело вдвоем, бросали на пол, и три человека лупили меня ногами по животу, по лицу… пока я не отключался.

– Ты так и не выдал третьего парня? – прошептал побледневший от услышанного Михиль. – Как же ты смог? Как ты такое выдержал?

– Сам удивляюсь, – горько усмехнулся Дирк. – После каждого допроса, лежа у себя в камере на нарах и корчась от боли, я думал: мне этого не вынести, в следующий раз расскажу им всё, что знаю. Но когда меня снова притаскивали на допрос и я видел их рожи, рот словно замыкался сам собой.

Однажды они почему-то не стали меня бить. Офицер СС, который всегда вел допросы, вдруг сделался заботливым, точно родной дядюшка. Сказал, что печется о моем же благе, и попросил назвать имя третьего участника, ведь тогда мне грозит только год тюрьмы, и всё. Он пел так ласково, что я чуть было не попался на крючок. Но потом вспомнил, как они обращались со мной до сих пор, и промолчал. Тут его лицо приняло совсем особое, жутко фальшивое выражение, словно он маску надел. Я подумал, сейчас опять будут бить, но нет, офицер вежливо попросил меня одеться. Это я сделал с удовольствием. Но едва я взялся за носки, он велел их пока не надевать, а поставить правую ногу на его письменный стол. Я подчинился. Он взял в руку увесистую дубинку и бархатным голосом поинтересовался, точно ли с нами не было третьего товарища. «Нет, – повторил я в сотый раз, – не было». Тогда он размозжил мне дубинкой пальцы правой ноги и попросил поставить на стол левую.

– Негодяй! – сверкая глазами, воскликнул Михиль, а Джек судорожно сглотнул.

– Так вот, – продолжал Дирк, – хотя мои деревянные башмаки были мне чуть-чуть малы, они заставили меня их надеть, так что пальцы срослись черт знает как. Честно сказать, не так-то я об этом и сокрушался, ведь они наконец оставили меня в покое. Лучше размозженные пальцы, чем каждые два дня допрос, уж поверьте.

Несколько дней назад нас вдруг решили перевезти в какой-то другой лагерь. Куда именно – не говорилось. Всех заключенных погрузили в поезд, знаете, такой, где купе отделены друг от друга и у каждого купе своя дверь. В одно такое купе нас затолкали девять человек, а десятым был эсэсовец с винтовкой. Я решил при малейшей возможности бежать. Остальные девять ребят, судя по их виду, тоже прошли через допросы. Так что, наверное, тоже будут готовы рискнуть, решил я.

Когда поезд тронулся, я понял, что нас везут в сторону Апелдорна. А я знал, что на перегоне Амерсфорт – Апелдорн поезда всегда снижают скорость на повороте близ деревни Стру. Шепотом – разговаривать нам запрещалось – я предложил моим собратьям по несчастью спрыгнуть на этом повороте с поезда. Я рассчитывал, что эсэсовец не знает голландского. Так оно и оказалось, но глухотой парень не страдал, и я тут же получил прикладом по ребрам. Зато остальные поняли меня отлично.

Когда поезд приблизился к Стру, к нашему ужасу, выяснилось, что дверь заперта на замок.

– Вы что, попытались открыть дверь, у которой сидел вооруженный охранник?

– Охранник к тому времени уже… Не спрашивай, что с ним случилось. Об этом позаботились двое ребят из Роттердама, сидевших с ним рядом.